— А твой-то не пьёт? — чуть слышно шепнула после небольшой паузы.

Шепнула и я: «Нет, золотой»…

— Все они «золотые», когда спят, — ухмыльнулась тётя Надя. — А я однажды поленом его, поленом, сил уже не было. Залил шары и в рукопашную, да маты на чём свет стоит, и дети нипочём. Не сдержалась. Проучила, на время, правда…

Детей у меня двое было, сын в Тюмени жил, схоронила — рак, — она помрачнела, перевела дух и продолжила. — А дочка тут, на Каштаке живёт, и зять хороший, и внучка замуж собралась. Зять непьющий.

— А у тебя есть дети?

— Есть, сынок у меня, взрослый уже.

— Не пьёт?

— Нет, слава Богу, — сказала я вслух, затем повторила про себя.

Меня вызвали в кабинет. Но так не хотелось расставаться с ней, даже показалось, что знаю эту женщину давным-давно. Почувствовала, как ей хочется излить душу, поделиться со мной. Порадовалась, что её внучка в Крым свозила. Представляю, как удивлялась всему тётя Надя.

И вспомнились натруженные руки моей мамы. Как порой она на ночь прикладывала лопухи, чтобы унять боль, и обматывала их тряпицей. Тёти Надины руки были чем-то схожи с мамиными. Иногда так бывает, разговоришься с чужим человеком, доверишься ему, и на душе как-то полегчает.

Лето, жарища. В помещении-то куда прохладней, чем на улице. Умеет июльское солнышко в Сибири побаловать своим теплом. В сельсовете полно народу, кто за талонами пришёл (середина восьмидесятых — талонная система), кто бумагу какую подписать, печать поставить, а кто… — Вы нас, Ираида Петровна, распишите, пожалуйста, — старчески улыбаясь, сказал важно и чуть-чуть протяжно совершенно седой небольшого росточка, но крепкий на вид Пётр Анисимович, а рядом с ним стояла сухонькая и тоже небольшого росточка бабушка. Нет, это были не муж с женой, а совсем разные люди, которые нашли друг друга в преклонном возрасте. Они жили в доме для престарелых, в Лесной даче, там, скорее всего, и встретились, там и поняли, что вдвоём им будет легче справляться со старостью. Вот и пришли расписаться.

— Кого вас, да вам лет-то сколько, вы хоть помните?.. — приподняв очки, выпучив глаза, с удивлением задала нескромный вопрос Ираида Петровна, председатель сельского совета.

— Помню, — словно отрезал, — мне вот без двух годков девяносто будет, а Нюрочке… — его глаза засияли, заблестели, он сжал её ладонь в своей руке и трепетно добавил: — Она у меня ещё моложава, ей только восемьдесят исполнилось.

Нюрочка же застенчиво улыбнулась, вопрошающе посмотрев на Ираиду Петровну. Наступила тишина. Все, кто на тот момент в сельсовете находился, замолчали. Даже секретарша перестала печатать на машинке. Похоже, всем было интересно, любопытно.

— Зинк, а ты што молчишь, хоть бы поддержала молодых, сама-то, небось, трижды замужем побывала, — нарушив молчание, подытожил Фёдор Филиппович, богатырского телосложения, он то и дело утирал пот с лица.

— Эх Филиппыч, ты б уж помолчал, сам, небось, завидуешь. А я бы и ешо вышла, коль нашёлся вот такой, — и она, улыбаясь, кивнула в сторону Петра Анисимовича.

— А что, совет вам да любовь! — кланяясь, развела рукой, как это делают на свадьбах.

— А што, Зинка верно говорит, совет вам да любовь, — снова встрял Филиппин.

— А вы сходитесь да и так живите, — с ухмылкой предложила Ираида Петровна, сняв очки, поглядывая то на Петра Анисимовича, а то на скромно стоявшую Нюрочку. — А что, что вам ещё надо? Свадьбу хотите закатить? — рассмеялась…

В помещении стало шумно и весело. Кто-то пытался подтрунивать, кто-то советы давать, а кто-то вспомнил своё…

— Люди столько не живут, — донёсся хрипловатый мужской голос, — а вы расписываться пришли!

И вновь смех, все засуетились…

— А мы ещё поживём и хотим всё по закону, всё как положено, по-людски! — А кто вам не даёт, вот и живите по-людски, — притворно улыбнулась Ираида Петровна, ставя печать и подписывая очередную бумажку. — Вот люди дают, уже одной ногой… а всё туда же, расписаться им надо, — ехидно высказал своё мнение один из посетителей. Он, похоже, сильно спешил и стоял отнюдь не первый в очереди. И снова стало шумно. Опять засуетились…

Я тоже невольно улыбнулась, хотя… в душе было совсем другое, я завидовала этой паре. Их глаза от счастья светились. Вот что значит любовь! И кто знает, у кого какая была судьба, кто знает… А тут в преклонном возрасте встретились, и их словно магнитом притянуло друг к другу. Как же это здорово! Вспомнила своих родителей, но такой счастливой улыбки на их лицах никогда не видела, хотя всю жизнь прожили вместе, дружно, и нас кучу нарожали. Мой отец помер в день золотой свадьбы. А быть может, я и не замечала, молодая была и не видела родительского счастья? А может, его и не было? Для них было счастье — это мы, дети. «Но мы никогда бы не позволили отправить маму или папу в дом престарелых. Интересно, есть ли у них дети? У Петра Анисимовича, у Нюрочки?» — размышляла я (так и не узнав отчества Нюрочки).

— Я старый? Я-а-а, Нюрочка моя?.. Да что вы говорите такое, что вы понимаете, я вам сейчас покажу, кто из нас старый?! А ну, пойдём все на улицу! — возбуждённым голосом громко скомандовал Пётр Анисимович.

Тут многие ринулись за ним на улицу. Дальнейшего поворота событий никто не ожидал. Пётр Анисимович, словно молодой парнишка, ловко перевернулся с ног на руки и быстро, умело пошёл на руках к магазину, который находился неподалеку от сельсовета.

Следом за ним едва поспевала Нюрочка, но на ногах, а руки, то и дело сжимая, прикладывала к своей груди со словами: «Петенька, не споткнись, не споткнись, Петенька!»