Гриня отвык ходить на работу, но это совершенно не означало, что он разучился работать. Поначалу, конечно, всё было ужасно. Утром он просыпался по сигналу внутреннего будильника, биологические часы выталкивали его в ванную комнату, где он машинально брился перед зеркалом, затем вглядывался в своё лицо – и вдруг понимал, что никто, кроме него самого, видеть его не собирается, никто не зовёт и не ждёт. Гриня царапал судьбу эпизодическими усилиями продраться в какую-нибудь редакцию, но всякий раз в процессе сращивания одно из тел не уживалось с другим. Наконец наметилась гармония. Но это же был Гриня…

Гриня набрал номер Коваля. Накануне они крепко набрались, и Сёма рассказал, как его на кредите обмишурил известный всем своими гарантиями и репутацией пенсионный банк «Пенсис». Время от времени средняя буква «с» в неоновой вывеске над входом в банк мигала, а то и не загоралась вовсе, обнажая истинное отношение банка к своим вкладчикам. Суть вопроса Гриня помнил смутно, но твёрдо знал, что пообещал Семёну Михайловичу своё участие и свою журналистскую поддержку. Григорий Зельманович был человеком обязательным.

Сёма только что затянулся очередной сигаретой, как вдруг услышал на том конце провода: «Здравствуйте!» Приветствие произносилось с чётким выделением каждой буквы – так Гриня обращался к друзьям. Семён Михайлович ответил невнятным протяжным мурчанием.

– Я же не женщина, – возмутился Гриня. – Кажется, вчера мы о чём-то пили?

Сёма затянулся вновь и невозмутимо произнёс:

– Ну. У меня всё с собой.

Гриня оделся по-домашнему: майка и шорты позволяли вентилировать отравленный накануне организм. Без пива разговор просто не пошёл бы: сушь стояла во всём свете – на летних улицах душного города, а главное, страдал от засухи язык. Пропустив по запотевшему бокальчику, мужчины перешли к делу. Гриню искренне заинтересовал манёвр банковского клерка, и он уже мысленно строил логическую нить развития сюжета. Служебный подлог, сопряжённый со злоупотреблением служебным положением, чудненько подтверждался Сёмиными документами. Гриня почувствовал тему и задал Ковалю единственный вопрос:

– Семён Михайлович, ты готов идти до конца?

Сёма чуть помедлил и затем вполне внятно ответил:

– Да.

Вы не поверите, что погубило Гриню: Коваль не был сиротой, как не был сиротой и его обидчик.

Наутро Витковский примчался в редакцию с планом работы на месяц и, зная всю непредсказуемость журналистской кухни, поставил в известность о своих планах главного, посвятив вкратце в тему. Главный испугался раньше, чем Гриня успел выдать полную информацию: «Пенсис» обслуживал всю местную знать, в том числе и ту, которая знать никого не желала. Но Витковский давно уже свыкся с тем, что за ним никто не стоит, а тема была так перспективно глубока, что только копай. И он выбрал профессионализм.

Григорий Зельманович был человеком пунктуальным – на встречу с клерком он прибыл вовремя. В просторном офисе Коваля, что и был местом встречи, Гриню никто не ждал. Дипломатический зазор давно превратился в пропасть, когда из кабинета наконец-то вышел Сёма, дружески прощаясь с каким-то посетителем. Последний окинул Гриню оценивающим взглядом и растворился за дверями офиса.

– Ну и где этот подложник? – разделив на слоги последнее слово, сочно произнёс Витковский.

Сёма сделал очередную затяжку и сказал:

– Он уже был. В общем, мужик, которого ты только что видел, – его брат.

– А что, в банк на работу уже принимают несовершеннолетних? – спросил Гриня. – Он же не двойку по поведению получил, чтобы я с его взрослыми родственниками встречался.

– Вот, Гриня, ты и не встретился.

Гриня смотрел на Коваля с тихой злостью:

– Ты же сказал «да»!

– А я и не отказываюсь от своих слов. Но ты и меня пойми: этот родственник выручил моего племянника, буквально спас. Не могу же я на его пацана наезжать!

– Благородно, – выдохнул Витковский. – Если бы я не заручился твоим конкретным «да», я бы в это не лез вовсе. А теперь, если я заткнусь, меня с дерьмом смешают. Повсеместно. Ещё и вымогательство пришьют. Ты же не слышал, как главный «Пенис» со мной разговаривал. Не удивлюсь, если брат ещё имеет и конкретный блат.

Коваль промолчал: он догадывался, что Грине удивляться не придётся. Но чтобы так… Этого не предполагал никто.

Уже на следующий день Витковский, ещё вчера несомненный кандидат на пост заместителя главного редактора, стал свободным журналистом. Свободным даже от той должности, которую так недолго занимал в этой газете.

Статью Гриня, как и обещал, написал – красиво, едко и хлёстко. А ещё её опубликовали. Но Гриня вывод для себя сделал: своя наковальня к телу ближе.

Впрочем, история жизни Витковского являла собой занятный сценарий, в котором было всё – от взлётов до падений, так что жаловаться на обыденность ему не приходилось. С Ковалем судьба свела его в те самые времена, которые вытолкнули Витковского в нижнюю часть житейской амплитуды. А когда-то всё было не так и не с теми…

Гриней Витковского называли близкие и друзья. Журналистом он был от Бога. Писал так, что каждая его статья вызывала настоящий взрыв. Многие шишки, сидящие наверху, после публикаций Витковского хватались за головы, а кое-кто – и за другие места, особенно после того, как из-под них выбивали обсиженные кресла.