Директор оказался на месте.

– Тамир Эргашевич! К вам посетители! – доложил ему проводник гостей.

– Спасибо, Александр Владимирович! – глядя на женщину с детьми, произнес мужчина, затем перевел взгляд на сотрудника: – Что там с постельным бельем для вашей группы?

– Разбираемся с кастеляншей.

– Хорошо! Как закончите, зайдите ко мне.

Александр Владимирович вышел. После его ухода Тамир Эргашевич снова обратил внимание на женщин.

– Здравствуйте! Присаживайтесь!

Все поздоровались и уселись на стульях.

– Слушаю вас!

– Меня зовут Никитина Екатерина Афанасьевна, – слегка волнуясь, заговорила мать. – Я привезла дочерей, чтобы устроить в ваш интернат. Мы с мужем и детьми живем на буровой, на которой, как вы понимаете, школы нет. А девочкам нужно учиться. Нам подсказали, что ваш интернат может принять таких детей.

– Что ж, у нас действительно учатся такие дети. Но наша школа-интернат – специализированное заведение. Это коррекционный приют, где, в основном, живут, лечатся и получают восьмилетнее образование дети с искривлением позвоночника. У ваших детей есть подобные отклонения?

– Нет, – потускнела Екатерина. – У нас другое. Нам просто школа нужна.

Увидев, что женщина расстроилась, директор смягчился.

– Ну, хорошо! – улыбнулся он. – Дайте мне, пожалуйста, документы девочек. Посмотрим, что это за ученицы.

Мать поспешно подала личные дела девчонок и замерла в ожидании приговора. Дочери оглядывали помещение и его владельца.

Тимур Эргашевич, полный мужчина с приятной внешностью, производил впечатление доброго человека. Кабинет с портретом Никиты Сергеевича Хрущева на центральной стене, шкафами, забитыми папками и книгами, длинным кабинетным столом должен был невольно смотреться по-канцелярски деловым, бескомпромиссным и сухим, но улыбчивый, лукаво прищуренный взгляд его владельца смягчал чрезмерную деловитость интерьера и внушал гостям спокойствие и уверенность. Вот и сейчас при взгляде на девчонок глаза директора излучали те доброжелательность и тепло, которые свойственны людям, работающим с детьми по призванию. Людка с Валькой чувствовали это и сидели без напряжения и опаски.

Руководитель школы, улыбчиво поглядывая на сестер черными глазами, внимательно рассмотрел поданные ему документы.

«Хорошие девочки! – думал он, рассматривая табеля сестер. – Старшая – отличница. Да и у младшей оценки неплохие. Хотя в группах детей достаточно, надо принять: порадует отчетность».

– Екатерина Афанасьевна! Примем мы ваших дочерей, – наконец произнес он и, подав лист бумаги, ручку и образец, сказал: – Напишите заявление. Будем оформлять. – Сам в это время решил поговорить с будущими ученицами.

Людка и Валька застенчиво слушали Тамира Эргашевича, вскидывали на него кроткие взгляды, соглашаясь или отрицая, кратко отвечали на его вопросы, переглядывались между собой, тихонько хихикали. В это время вернулся Александр Владимирович.

– Ну что? Все в порядке? – обратился к нему директор.

– Все как полагается.

– Тогда берите новеньких и устраивайте их в группы. Людмила Никитина идет в шестой класс, значит, к вам. Валентину отведите к Наталье Петровне.

В день приезда Никитиных Александр Владимирович Пак выполнял обязанности дежурного воспитателя. Он привел новеньких с родительницей в длинное одноэтажное здание, сдал Вальку на попечение ее воспитательнице, затем провел Екатерину со старшей дочерью в спальню шестиклассниц, где показал Людке ее место. Екатерина помогла дочерям разложить вещи, немного посидела у каждой в комнате.

За суетой время прошло быстро, матери нужно было возвращаться домой. Она обняла дочерей, вышедших проводить ее до выхода со двора.

– Девочки, будьте аккуратными, – на прощание говорила Екатерина. – Ты, Людка, не забывай про сестру. Помогай ей.

– Хорошо, мам, не беспокойся. Мы же рядом с Валькой будем, – обещала та.

– А ты, Валька, сестру слушайся, не вредничай. Живите дружно, – наставляла мать младшую дочь.

– Обещаю слушаться Людку. А ты скоро приедешь? – беспокоилась Валька.

– Не знаю, как получится, – не стала обнадеживать детей Екатерина. – Путь неблизкий. А вы учитесь хорошо. Теперь вся надежда на вас самих, поэтому будьте умненькими, не ленитесь, не позорьте нас с отцом.

Мать расцеловала обеих дочерей и ушла. И тут Валька пустила слезу. Людка обняла сестренку, прижала ее к себе и долго не отпускала. Ей тоже хотелось плакать, но не было рядом более взрослого, чем она сама, человека, в грудь которому могла бы тоже уткнуться носом, ища понимания и сочувствия. Людка сама была для Вальки опорой, тем взрослым, который должен был понимать переживания плачущей сестры и утешать ее.

– Ну что ты? – уговаривала проникновенным голосом Людка сестру по пути в общежитие. – Не плачь. Мы с тобой здесь вместе учиться будем. Ведь мама не может тут остаться, ей нужно быть дома. Там папа, Витька и Светка. Она им нужна. А мы с ними не можем быть. Где на буровой школа? Нет ее. Поэтому мы здесь. А они к нам приезжать будут. Или мы домой тоже ездить будем. Представляешь: они к нам, а мы к ним, они к нам, а мы к ним?

– Я никого не знаю, я боюсь, – продолжала хныкать Валька.

– И я никого не знаю, – вздыхала Людка. – Ничего, узнаем. Подружимся. У нас появятся новые друзья.