С таможней тоже начал мудрить Антон Станиславович. Вовсе уже беспардонно ведет себя. Что с бухарца Абдурахманова тридцать тысяч сорвал, о том мне ни слова. И с раскольников сорок тысяч взял, мне же сказал, что двадцать пять. Не приличествует так вести себя между благородными людьми…

Но не проходит неприятный привкус во рту. Так было когда-то, когда мальчишка-киргиз принудил его распорядиться об отмене приказа. С тех пор и помнит его. Даже Нальчикскому давал распоряжение, когда ездил тот в Тургай. Так, может, личное то у него?

Нет, взгляд тогда такой был у этого Алтынсарина, что никак не соотносится с принятым порядком вещей. Будто силу какую-то за собой знал.

И Нальчикскому он из служебного интереса сказал последить за киргизом. Фигура невелика, да что-то много всяких линий тут сошлось. К месту здесь и присмотреться. Только почему все же уступил он, когда десять лет назад приехал этот киргиз без вызова к нему в дом?..

— Извольте сесть, господин Алтынсарин!

В том самом кресле, где сидел когда-то Василий Васильевич, теперь находился человек с усами и подусниками, как на военных портретах. Шпоры звякали под столом, а при входе встречал адъютант с зеркально начищенными сапогами.

— Мне похвально говорил о вашем усердии начальник уезда Яковлев. Особенно в части помощи в спокойном переходе киргизов к новому положению…

— Роль моя, Ваше превосходительство, заключалась в деловом и внятном объяснении людям новой формы организации жизни в степи.

— Однако в других уездах происходили волнения, — в генеральском баритоне отразилось искреннее недоумение. — Команду случалось направлять.

— Смею думать, кому-то даже были положительно нужны такие волнения.

— По чьей-то инициативе всякий раз распространяются среди киргизов не имеющие почвы слухи. Часть их бросает тогда все уходит в глубину степи. Скот падает в цене, и кто-то получает барыш…

Генерал знал про это:

— В Иргизе и в Актюбе ловили подстрекателей. Твердят одно: ничего, мол, не знаем, ни о чем не ведаем. На базаре слыхали.

— Следовало, как думаю, ближе около себя посмотреть Ваше превосходительство…

Все повторялось. Слухи появились еще до того, как высочайше было утверждено новое «Положение». Вместо трех частей с султанами-правителями Орда делилась на области с уездами. Опять приезжал Пальчинский, остановился у султана Джангера, и в тот же день пошли слухи. Даже и в частностях повторялись они: детей станут крестить, а джигитов поголовно возьмут в солдаты. Мелкий скот продавался за бесценок, и ага-султан выделил туленгутов в помощь Ермолаеву для отгона овец.

Целыми родами собирались уходить люди на Улытау. Бросив в первый раз за пять лет занятия в школе, два месяца ездил он с Мамажаном и другом своим Тлеу Сейдалиным по дистанциям, объяснял аксакалам неразумность такого шага.

Военный губернатор новой Тургайской области был не лучше и не хуже других. Он знал таких русских людей. В пределах своей службы они со всей энергией приступают делать добро. Став начальником над каким-то делом, всецело отдаются ему и защищают своих людей, как когда-то вверенных им солдат. И на казахов так же смотрит этот генерал. Даже школы в каждой волости в один день думает открыть.

Господин профессор Ильминский писал мне про вас, что преданы делу просвещения. — Генерал, позвякивая шпорами, сделал несколько шагов по кабинету-Со своей стороны рассчитываю на ваше деятельнейшее участие…

В коридоре и комнатах были переставлены столы, но он узнавал их. На папках и на бумагах в верхнем левом углу стояло: «Тургайское областное правление». Люди в большинстве сидели за столами новые, однако это не имело значения. Из-под пола все так же пахло бумажной прелью.

Он долго сидел потом в бывшей комнате Варфоломея Егоровича, уточняя общий доклад от уезда. Простуженный секретарь с важным выражением на лице значительно поднимал перо:

— На основании «Положения» и согласно инструкции военного губернатора уездному правлению надлежит информировать по каждому пункту в полном объеме. И слог у вас в некотором роде простодушный. Извольте видеть: «Во всех волостях Тургайского уезда люди совершенно здоровы; скотина перезимовала благополучно и болезней никаких не имеет, хотя часть ее в худом теле… Ордынцы, выкочевавши из зимовых стойбищ, направляются на обычные свои летние кочевья, а земледельцы, при совершенном спокойствии в уезде, свободно принимаются за свои работы, надеясь труд свой вознаградить урожаем хлеба, несмотря на свои недостаточные земледельческие инструменты».

— Что же, это не так говорится по-русски? — спросил он.

— Так разве же можно тут чувства допускать? — секретарь в волнении обтер платком нос. — Бумагу надлежит писать государственным языком. Ежели господин подполковник Яковлев того не знает, так вы, господин Алтынсарин, человек ученый. Сколько помню, в казенной школе науку проходили…

Так и сидел он еще два дня, исправляя и уточняя пункты отчета. Третий год уж переписывал он из старой бумаги в новую: «Кроме кочевого населения в Тургайском уезде числится поселенных казаков Оренбургского казачьего войска 20 семейств, живущих в городе Тургае. О числе душ этого населения прилагается особая ведомость № 1. Кроме того, проживает в городе Тургае отставных один писарь, один унтер-офицер, один рядовой временного отпуска, и в Наурзумской волости — один бессрочно отпущенный писарь. Все поименованные чины к обществам приписаны. Кроме них временно проживают в городе Тургае с торговой целью: почетный гражданин — один, мещан — трое и отставной канцелярский служитель — один…»