пойдет на спад. Тихо, лишь слышно подвывание ветра в трубе,

потрескивание фитиля в лампе, да какие-то постоянные потреск

ивания, поскрипывания - такие постоянные и привычные в любом

деревянном доме.

586

Мне видна часть окна в проходе у печки. И вот я вижу как

у двери на крыльце возникает какая-то темная масса. И почти

сразу слышно несмелое постукивание в окно. Бабушка выходит на

мост, что-то спрашивает, потом гремит засовом и через некото

рое время в дверь входит она, а за ней две закутанные женские

фигуры, слышен плач ребенка.

Как потом вспоминала бабушка:- Вышла я в коридор и спра

шиваю: - Кто там?
– а из-за двери высокий такой жалобный жен

ский голос: - Пусти, хозяйка, цыгане мы... Двое нас и ребенок

грудной... Весь город прошли - никто не пустил- замерзаем со

всем...

Сначала мне жутковато стало, а потом думаю - ну что они

нам сделают нищим в голой избе? Пущу - ведь потом - совесть

загрызет - живые ведь люди. А что никто не пустил, так ведь

в ночь под новый год - по примете в свой дом никто чужого не

пустит - плохая примета. А мы сами как цыгане и дом ничей и

мы неизвестно еще нужны ли еще кому-нибудь...Может спасет нас

Бог, охранит в своей благости.

И пустила...

Цыганки повозились в проходе у печки,устраиваясь на по

лу и лежанке около теплой еще печки.А бабушка опять прошла на

свое место и привычнвм движением взяла шитье и продолжала ла

тать какую- то мою износившуюся одежку.

Одна из цыганок встала, подошла к столу и спросила:

– Что, хозяйка, не спишь, нас боишься?

– Да нет - если бы боялась- не пустила бы. А так что вы,

что мы - бездомные и чужом доме гостим...

– Так вы - выковыренные?

– Да.... именно...

– Так, почему не ложишься?

– Да у внука приступ малярийный начинается, а он при вы

сокой температуре беспокойный - разбрасывается. Вот я и стор

ожу: и накрыть, и попить дать и чтоб с кровати не упал... Мо

жет поможешь чем - вы ведь ворожевать умеете?

Цыганка подошла ко мне поближе, села на табурет и взгля

нула своими черными огромными глазами, казалось, мне в душу.

Потом ее сухая теплая рука легла мне на лоб и ее полные крас

ные губы на красивом южном лице зашептали что-то непонятное и

успокаивающее...

– Ну, вот, даст бог и немного погодя ему и получше буд

ет... А пока суть да дело давай я тебе погадаю...и она из недр

яркой черно-красной шали достала колоду необычных карт.

– Так мне тебе и заплатить-то нечем, - сказала Баум.

– Так ты уж заплатила - нас от лютой смерти спасла... и

она легким движением рассыпала карты по столу.

– На тебя я гадать не буду - с тобой и так ясно - муж и

дети на фронте - не бойся все твои близко-родные живые остан

утся и долго жить будут так, какую себе судьбу выбрали до во

йны... А вот на него погадаю, - и она кивнула на меня.

587

– Как звать то?

– Мишей...

– Михаил, значит... Крещен?

– Нет...

– Тогда мое врачевание может поможет, а может и нет. Но

легче ему все равно будет...Крещен, некрещен- он еще дите ма

лое и грехов у него собственных считай нету- так говорила она,

а руки ее порхали над картами вроде и не касаясь их, но карты

так и перелетали с места на место. И на столе оживали вереницы

людей, животных, развертывались картины южной жизни, как на

гравюрах-иллюстрациях в толстой бабушкиной Библии. Потом она

положила руки по обе стороны гадания и сказала, глядя на бабу

шку:

– Ну подробно судьбу свою знать нехорошо для любого чел

овека, а по-крупному скажу тебе, что жизнь внука твоего будет

интересной и долгой если переживет он свои четыре смертных

часа в 12, 17, 20 и 25 лет. Переживет он тогда всех теперешн

их ваших живых родственников и знакомых и умрет ни на земле,

ни под землей, ни на воде, ни под водой... Вот и все - и она

сильным округлым движением сгребла карты в аккуратную колоду

и убрала обратно в складки шали.