*

Главные черты моего третьего мужа – непробиваемость, рассеянность и полное безразличие к тому, что происходит вокруг. Он ничего не хочет, ни к чему не стремится и, наверное, рассыплется на куски, если что-нибудь сделает самостоятельно, без моей указки.

С работы я всегда прихожу позднее его. Потому что он очень удобно устроился в жизни – нашел себе работу рядом с домом. Компьютерный гений, блин! А мне добираться от дома до работы и от работы до дома в течение часа, да еще с двумя пересадками. Да плюс за день надо запастись провиантом, чтобы насытить вечером это прожорливое животное. Ну, ладно, так и быть, не животное – существо. Да еще и попробуй, свари ему ужин без мясного! Он съест это всё покорно, потом поднимет на меня свои невинные глазки и молвит:

– Вот славно, червячка заморили… А что у нас будет на ужин?

То есть, килограмм мяса за день не съест – и человеком себя не чувствует. Хандрить начинает.

И вот, судите опять.

Поднимаюсь на свой восьмой этаж, лифт, как всегда, не работает, одна авоська в левой руке, вторая – в правой, третья чуть ли не в зубах. И что тут говорить про участь нашу бабскую…

В дверь звоню уже чуть ли не лбом, вся – в обморочном состоянии. За дверями – тишина. Бросаю авоськи прямо на лестнице, шарю в сумке в поисках ключа, уже практически на грани срыва…

Проворачиваю ключ, собираю с лестницы все эти авоськи, пинаю дверь ногой… И что вы думаете? Стоит он передо мной, как лист перед травой, и при этом еще и улыбается.

– Ты почему мне дверь не открыл, когда я звонила, – с места в порог начинаю я свой истеричный концерт. – Ты представляешь, как тяжело мне было тащить всё это? А, между прочим, из всего этого я тебе жратву буду готовить, чтоб ты ей подавился! Да на хрена мне это надо! Жила бы одна, с дамской сумочкой домой бы приходила! Ты что, не замечаешь, что я ужинаю только стаканом кефира? А всё это я для кого таскаю? Уж не для тебя ли? Сколько это может продолжаться?! Найдется ли в этом мире человек, который меня поймет и посочувствует? У нас на работе все бабы как бабы – от них французскими духами пахнет, за ними их мужики на машинах заезжают. Вообще, уважающий себя мужик и по магазинам сходить может, и обед приготовить – тоже! Да! Хотя бы раз в неделю! Хотя бы в выходные! А ты что? Ты даже дверь мне открыть не можешь!

И что, вы думаете, он мне говорит в ответ?

– Прости, дорогая, я задремал… Давай скорее эти свои баулы. Бе-едная моя, да как же ты их тащила! Я же тебе сколько раз говорил: не надрывайся так! Ну, перекусили бы что-нибудь на скорую руку, картошки бы пожарили…

*

Нет, вы понимаете, это же какое-то скрытое издевательство. Если учесть, что перекус его никогда не удовлетворяет. И было дело, ограничилась как-то на ужин горячими бутербродами с колбасой и сыром, так он потом всю ночь шастал на кухню, холодильником хлопал, спать не давал.

По идее, напомнить бы ему сейчас, но до того устала за день, что солировать больше нет сил. В общем, всю свою желчь выплескиваю лишь короткой тирадой:

– Завтра ты пойдешь по магазинам, ясно? Тем более что завтра выходной.

– Хорошо, – говорит он. – С удовольствием. Давно бы сказала…

Вот так! И попробуй, поругайся, когда он всегда в боевой готовности: на все соглашаться и моментально признавать свою вину. Даже если никакой вины нет. Это же надо уметь! Это же надо обладать таким искусством, таким умением гасить любой конфликт буквальной одной фразой!

Что самое интересное – эта картина повторяется изо дня в день. И сломать ее, эту картину, у меня никак не получается. Вот так, например, было и в тот вечер…

Я ведь не успокоилась после того, как он не открыл мне двери. И в тот вечер почему-то особенно бесновалась. Наверное, мое терпение достигло точки кипения. И я всячески выплескивала это наружу, пока готовила ужин этой ненасытной утробе. То есть, гремела тарелками и ложками, сопровождая все эти звуки театральными выкриками: «Блин горелый!», «Да что же такое со мной сегодня!», «Боже, как я устала!» и всё в таком духе. Что там говорить, девочки, привлекала к себе внимание, как могла. Демонстрировала «в полный рост» свое душевное состояние. Включила весь артистизм. При этом, как бы я ни тужилась, из комнаты, куда благополучно ретировался мой муж, не доносилось ни звука. Затаился, зараза!

Но это же не значит, что я вот так просто его отпущу. Тем более если учесть, что он голодный. И вот, как всегда, приглашаю:

– Ужинать иди…

Пришел тут же, как говорится, по первому свистку, сел, молча начал пережевывать мои фаршированные перцы, между прочим. Я сижу, пью свой кефирчик, наблюдаю. Ест и молчит. Не выдержала.

– Ты б хоть сказал что-нибудь, – говорю.

– Что, например? – невинно так спрашивает.

– Ну… – я теряюсь даже. – «Вкусно», допустим. Или наоборот: «не вкусно».

– Если ем, – говорит, – значит, вкусно.

Ну, вот скажите, что это? Комплимент? Да в гробу я видела такие комплименты! Лучше бы вообще молчал… Лучше бы вообще не спрашивала…

*

Беспокойно так уснула в тот вечер. Да не вечер уже был – ночь глубокая. Пока посуду перемоешь, пока какую-то маску от морщин на морду накидаешь…

И проснулась чуть свет, потому как мстительная мысль не дает покоя. Вот хочется не то досадить, не то проучить – даже не знаю. Но понимаю, что надо ведь что-то сделать, чтобы он задвигался, наконец, чтобы хоть в какой-то мере свою ответственность ощутил, осознал, что мы – семья, и всё должны делать вместе.