Он задумчиво потер переносицу, собираясь с мыслями. От него веяло беспокойством.

— И кому же вы понадобились, Алексей Вереховцев?

— Самому интересно.

— Ладно, — он хлопнул ладонью по столу, — разберемся. Но гляди в оба. Гости уедут завтра, можно будет выдохнуть.

— А как же раненые?

— Иван-то? Алевтина Юрьевна успеет поставить его на ноги, — его лицо моментально разгладилось. — Она у нас молодец.

— Я заходил к ней сегодня, смотрел, как она работает с силой.

— Интересуешься целительством? Одобряю. Давно думаю выделить ей часы, чтобы обучала молодежь хотя бы азам первой помощи, — он на мгновение прикрыл глаза и продолжил. — Озадачили вы меня, ваше сиятельство. Направить бы письмо в охранку с приметами этого Меркулова, — Эдуард Львович вздохнул. — Но сам постараюсь что-нибудь узнать. А вас попрошу об этом не распространяться.

Я кивнул и поднялся. Директор убрал камень в мешочек и спрятал его обратно в сейф.

— Кстати, — Кохтенберг окликнул меня у самой двери, — может быть, вы занимаетесь индивидуально с Филиппом Александровичем? В свободное от учебы время?

Идея дополнительных уроков с учителем по боевой магии меня сразу заинтересовала.

— Нюрочка составить тогда расписание, сможете к вечеру его уже получить. И еще раз напоминаю, будьте осторожны.

***

Я вышел на крыльцо и вдохнул холодного воздуха. Еще неделя, другая и снег начнет сыпать как из рога изобилия. Созерцание редких снежинок не могло меня отвлечь от мыслей о Меркулове. Да еще, как назло, у меня не было запланировано никаких дел. Не возвращаться же обратно в комнату!

И тут я вспомнил, что хотел написать Горлицкому. Он-то должен знать, как обезопасить артефакт от его неприятной силы.

Приняв решение, сразу слетел со ступенек, но тут на меня выскочил наш воздушник — Романовский. Я его запомнил по вчерашнему выступлению.

Он учился в старшем “В” и обладал яркой внешностью — ярко-синие глаза, точеное лицо аристократа, русые, постоянно лохматые волосы.

— О! Младший! Прошу прощения за мою неосторожность, — он вежливо склонил голову. — Задумался. После комнаты медитаций я всегда такой.

— Принимаю ваши извинения, — я кивнул в ответ. — А что за комната?

— Ты еще там не был? — он удивленно дернул бровями. — Иди мимо столовой, там будет табличка. И почему младшим так мало говорят про медитацию? Это же важно!

Последние слова он сказал себе под нос, отходя от меня. Я пожал плечами и направился в указанную сторону.

Еще Вяткин говорил о пользе дыхательных практик, а тут нам, действительно, толком ничего про это не рассказывали. Может, это будет в следующем семестре?

Зал для медитаций выглядел, как длинное прямоугольное помещение со множеством дверей. Мне даже вспомнился коридор в здании администрации — один в один. Только красной вытертой дорожки не хватало для полноты картины.

Возле самой двери сидел пожилой мужчина в очках.

— Добрый день, — обратился я к нему, — я бы хотел заняться медитацией.

— Конечно, конечно, — вскинулся он и вытащил из-под стола тетрадку. — Имя и ваш класс.

Я назвал ему данные, и он выдал мне ключ от одной из комнат. Глянув на номер, усмехнулся — двенадцатый. В камере с такими же цифрами я занимался с Лискиным.

За дверью оказалась довольно аскетичная обстановка. Здесь буквально ничего не было. Кроме толстого ковра бежевого цвета.

Пожав плечами, я снял ботинки с курткой, уселся в самом центре комнаты и прикрыл глаза.

Медленно вдохнуть. Задержать дыхание. Коротко выдохнуть.

Сознание неохотно поддавалось моему сопению и чтобы окончательно очистить разум, пришлось повторять весь цикл раз десять.

Наконец, все получилось. Перед внутренним взором проявились потоки магии — все четыре вида. Яркая электрическая, упругая ментальная, бледно-зеленая целительская и угольная темная.

Вот она меня сейчас интересовала больше всего.

Еще несколько мгновений я просто смотрел на угольно-матовый поток. Боялся. Собрав всю волю в кулак, наконец, решился.

Черная патока послушно легла в ладонь, и я сразу ощутил слабое покалывание. Она обвила мое запястье, крепко сжало, а потом быстро заскользила по руке, стремясь к груди. На секунду отчаянно захотелось сорвать с себя эту дрянь, но я сдержался.