— В Корее. — Больше я ничего не сказала, наклонившись вперед, чтобы оценить свой следующий шаг.

За дверью слышалась музыка, смех и звон бокалов с шампанским. Мои суматошные мысли заглушали их.

Мне нужно было сбежать.

Я приду за кулоном в другой день. В другой раз.

Его левая бровь изогнулась на миллиметр. Я была уверена, что он хотел спросить, что делает в Корее белая американская девушка, но сдержался.

Мне показалось, что он гордился тем, что не заботится о других. А может, ему просто было все равно, и гордость была его стандартной установкой.

Я бросила быстрый взгляд в его сторону, чтобы убедиться, что его лицо все еще заставляет мой пульс учащаться.

Так и есть.

— Если тебе станет легче, я участвовала в соревнованиях по го, когда была там.

Его губы изогнулись в злобном оскале.

— С чего бы это мне стало легче?

— Когда я тебя уничтожу.

— Ну и кто теперь хитрит?

— Пожалуйста, Зак. В этой комнате есть только один мудак, и я думаю, мы оба знаем, что это ты.

Ага. Это только что вылетело из моего рта.

Вера была права.

Возможно, меня невозможно было цивилизовать.

Зак сдвинул еще один камень. Он загнал меня в угол, как в прямом, так и в переносном смысле. Он был фантастическим игроком. Спокойный, прагматичный, непоколебимый.

Меня это не удивляло. Просто раздражало. Я привыкла к тому, что у меня есть преимущество в аналитике. Отец всегда предупреждал, что за глупость всегда приходится расплачиваться.

Возможно, именно так Закари Сан и сколотил свое состояние — от наследства, достойного Форбс, до номинального ВВП Люксембурга.

У него не было слабостей, которыми можно было бы воспользоваться. У него не было глупости, за которую нужно было бы платить.

Я вертела камень в ладони, ожидая его шага, игнорируя этикет обращения с камнями, зная, что это может его обеспокоить.

— Не пора ли тебе вернуться к гостям?

— Нет, — решительно сказал он. — Без меня им будет веселее.

Он переложил камень, наклонившись ближе ко мне. Я его нисколько не интересовала. Можно возразить, что я была практически полуголой, на блюдечке перед ним, полностью в его власти.

Но ему было все равно.

У тех бедных девушек внизу не было ни единого шанса.

Закари Сан не любил ни любовь, ни страсть. Люди не возбуждали его. Его волновали цифры и игры разума.

Я прочистила горло.

— У тебя хороший дом.

Мне нужно было как-то заполнить тишину. Чтобы он не задавал вопросов обо мне.

В то же время я боялась, что он узнает мой голос. Все остальные разы, когда мы встречались, мы оба носили маски.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он поднял глаза в мою сторону. Это длилось не более секунды.

— Это не вопрос.

Христос.

— Это правда, что твоя мать заставляет тебя жениться до конца года…

— Я хочу играть в тишине.

Я уперлась костяшками пальцев в висок, надеясь ослабить нарастающее давление.

— И тогда ты позволишь мне уйти с миром?

— И тогда я, возможно, позволю тебе уйти целой и невредимой. Это мое лучшее и последнее предложение.

— Для меня это не слишком выгодная сделка.

— Думаю, да. Если только ты не любишь тюремную еду.

— Я не привередлива.

По крайней мере, мне больше не придется платить за аренду жилья, чтобы жить в доме моего детства.

— Так же как и людям, которые будут загонять тебя в угол в душевых.

— Ты намекаешь…

— Я не намекаю. Я открыто говорю об этом. И прямо сейчас я говорю: сделай свой ход. Без единого слова.

Я повиновалась.

В течение следующих двух часов мы погрузились в игру.

Каждые двадцать минут кто-то стучал в дверь и пытался заманить его обратно на вечеринку. Всех их встречали ленивые взмахи рук, бессловесное указание уходить.

Все внимание Зака было приковано к нашей игре, поэтому я изо всех сил старалась продлить ее как можно дольше. Я не хотела, чтобы он снова начал меня допрашивать.

Но, черт возьми, у него было мастерство.

Если бы он сказал мне, что выступал на соревнованиях, я бы поверила.

На висках выступили бисеринки пота. Мы с размахом вступили в третий час.

Я — с горящими ногами, готовая выскочить за дверь, как только он мне позволит.

А он — с вечной хмуростью на губах.