Я постучал в дверь.

— Фэрроу.

Если бы я захотел, то мог бы выбить ее с петель. Обычно я так и делаю. Странно, но с Осьми я хотел, чтобы она впустила меня. Чтобы она пригласила меня в свои владения.

— Придурок, — поприветствовала она из-за дерева.

Голос у нее был нормальный. Спокойный и непринужденный. Смелый.

Я прижался лбом к двери, закрыв глаза. Один только ее голос успокаивал мою чертову душу. И это было проблемой.

Большой.

— Открой дверь.

— Я даже не открываю банку тунца, чтобы ты порезал себе запястье. Попробуй еще раз.

— Позволь мне перефразировать — открой дверь, или я выбью ее.

Вот тебе и желание вернуть ее расположение. Мое тело гудело — одна часть ярости и две части отчаяния. Ей нужно было открыть дверь.

Сейчас.

— Ты можешь это сделать. — Звук открывающегося ящика заполнил пространство. — Я умею обращаться с ножом не хуже, чем с мечом. — Как по команде, что-то стукнуло. Как будто лезвие ударилось о дерево. — Потрахайся и узнаешь, Сан.

Несмотря на себя, я улыбнулся.

Она была армией одной женщины, и я восхищался этим.

Я прислонился плечом к двери.

— Вы выбросили обувь стоимостью пятьдесят тысяч долларов, юная леди.

Она зевнула.

— Ты попросил кого-то поставить их обратно в мою гардеробную.

— Откуда ты знаешь?

Неужели я настолько предсказуем?

На мой вопрос ответила тишина.

Прошло еще несколько секунд, прежде чем она ответила с явной неохотой:

— Ты всегда заботишься обо мне.

— И все же ты сбежала.

— Сука, я вела машину. Да еще и с превышением скорости. Не надо так себя нахваливать.

— Открой.

— Закрой.

Я поборол улыбку.

— Расскажешь какой-нибудь забавный факт об осьминоге? — Я торговался.

Молчание.

Я воспринял это как подсказку.

Наконец-то.

— Осьминог выделяет чернила, когда ему угрожает опасность. Слизь и меланин затуманивают обоняние хищника, и ему становится трудно найти осьминога. — Я повернулся, снова упираясь лбом в дверь. — Но чернила настолько сильны, что если осьминог не выберется из своих собственных чернил, он может умереть.

Что ты делаешь, и когда ты успел стать Animal Блядь Planet?

Оливер и Ромео разбушевались бы, услышь они меня сейчас.

Тем не менее, я провел кончиком носа по растрескавшемуся дереву, шевеля губами.

— Иногда нужно рискнуть. Ты слишком много теряешь, прекращая все это, Осьми.

Это была мольба? Попрошайничество?

Я не знал. И мне было все равно.

На самом деле меня волновало только одно — чтобы эта женщина вернулась в мой дом.

Я подождал минуту, пока она заговорит.

Минута превратилась в две.

Потом в три.

Еще минута, и я поклялся, что выйду отсюда с фиолетово-розовой вмятиной посередине лба.

Наконец Фэрроу избавила меня от страданий.

— Ты мог бы рассказать мне о вечеринке по случаю помолвки.

Мои легкие опорожнились, ударившись о дерево.

Я сжал губы. Я никогда не объяснялся ни с кем, кроме мамы, и делать это сейчас было унизительно.

Фэрроу, конечно, была права.

Я мог бы.

И должен был.

— Я сглупил, — признался я.

Снова тишина.

Потом ответ.

— Что, что? — В ее словах я услышал намек на улыбку.

Маленькое дерьмо.

— Я сказал, что сглупил, — повторил я, теперь уже громче. — Я выбрал легкий путь, потому что не привык иметь дело с беспорядком. А у нас тут… бардак. — Мягко говоря. Я вздохнул, тяжело выдыхая. — И потому что у меня эмоциональный вкус как у овощной соломинки.

Ее хихиканье раздалось за дверью, и с моего сердца скатился десятитонный камень.

— Ты мне все равно не нравишься.

— Я могу тебе не нравиться, и тебе все равно будет нравиться, как мой член заполняет твою киску, Фэрроу. Ты можешь даже ненавидеть меня и наслаждаться тем, что тебя заваливают подарками и юридической помощью. — Я сжал в кулак ручку двери, зная, что она не откроется, но все равно желая этого. — Эта история с Эйлин не настоящая. У нее никогда не будет моих поцелуев. Моего обожания. Моего полного и всестороннего внимания. Она просто галочка в коробке. Она не представляет для тебя угрозы, как одинокая падающая звезда не представляет угрозы для солнца.