Нет, вообще-то.

Я не получала никакого удовольствия от их несчастья. Я лишь хотела, чтобы они перестали портить мне жизнь. А вот Вера…

Я взяла свободную коробку и набила ее своими вещами.

— Где ваша мать?

Хотя они не имели права выгонять меня из дома, которым я владела, я не доверяла им, что они не выбросят мои вещи.

— Ее нет дома, — солгала Табби в тот самый момент, когда из гаража ворвалась Вера, потная в своем обтягивающем боди с зебровым принтом.

От одного только дыма ее лака для волос у меня закружилась голова.

— Девочки, вы должны помочь мне с коробками… — Ее слова замерли в горле, как только она заметила меня. — Что ты здесь делаешь, маленькая дрянь?

Похоже, перчатки были официально сняты.

— Собираю свои вещи. — Я открыла шкафчик над раковиной и достала свою любимую тарелку с Микки-Маусом, которую папа хранил, потому что знал, что я люблю есть на ней жареный сыр. — О, и сообщить кое-какие новости.

— Дай угадаю — мне стоит ожидать приезда шерифа в ближайшее время? — Вера сложила руки, прищурив глаза, словно взводя пистолет. — Потому что я получила собственную юридическую консультацию…

— Я знаю, что ты его убила.

Наступившая тишина пропитала стены. Вера стала такого же оттенка, как и ее комбинезон. Табби и Регина переглянулись, перешептываясь о всякой ерунде.

Табби почесала висок. Регина откинула голову назад. Обе не выглядели особо осведомленными. Паника на их лицах говорила сама за себя.

Они понятия не имели, что сделала Вера.

— О чем ты говоришь? — Вера бросилась к раковине, едва успев наполнить стакан трясущимися руками. — Кого убила?

— У тебя так плохо получается. Всегда так было. — Я двинулась к лестнице со своей коробкой. — Вот почему папа отослал меня. Чтобы избавить меня от твоего так называемого воспитания.

Они втроем погнались за мной по ступенькам.

— Твоего отца убил камердинер. — Вера топала каблуками по твердому дереву, несомненно, оставляя вмятины. — Я не имею к этому никакого отношения.

— Кроме того, что заплатила камердинеру 200 тысяч за его проблемы, ты имеешь в виду. — Я повернулась, посылая ей милую улыбку в коридоре. — Да, в суде это не прокатит.

— У тебя нет возможности доказать эту чушь.

Я молнией пронеслась по коридору к своей комнате и распахнула дверь, на мгновение ошеломленная тем, что увидела.

— Где все? — Ненавижу, когда мой голос ломается.

Вера, Регина и Табби заполнили дверной проем, как вышибалы.

Не оставляя мне ни дюйма для побега.

На губах Табби заиграла довольная ухмылка.

— О, мы подумали, что это все мусор, и выбросили его.

— Прости, Фэр. — Регина осмотрела свои ногти в форме гроба. — Есть разница между винтажом и мусором.

— Твои вещи воняли. — Табби подергала большим пальцем за спиной. — Как из другого конца коридора. Отбеливателем. — Она вздрогнула. — У меня от него рвотные позывы.

Убийство первой степени — это пожизненное заключение, напомнила я себе, отстраняясь от них на случай, если я сделаю какую-нибудь глупость. Опустим срок до десяти лет, и я смогу взвесить все за и против.

Эти стервятники ничего не оставили.

Даже ворсинок не оставили.

Все мои воспоминания исчезли. Витрина с медалями за фехтование. Эпе, с которыми я соревновалась в детстве. Коробка с билетами на Бродвей, которые я сохранила после поездок в Нью-Йорк с отцом.

Исчезло, исчезло, исчезло.

Во всех вариантах мести, которые я придумывала, я всегда намеревалась взять только то, что папа хотел, чтобы у меня было. Я бы никогда не сделала ничего подобного с ними.

По моим щекам разлился жар, такой горячий, что я боялась, что моя голова сгорит на месте.

— У тебя нет доказательств. — Вера шагнула за дверную раму, тесня меня. — Этой лжи, которую ты изрыгаешь под моей собственной крышей.

Я встретила ее посередине, стоя на своем.

— Под моей крышей.

Действительно, перчатки сняты.

Без угрозы шантажа, нависшей над моей головой, мне больше не нужно было уклоняться, когда она издевалась надо мной. На моей стороне была правда. И позвоночник, крепкий, как башня Лотте.

Даже на каблуках я не сводила с нее глаз.

— Я владею пятьюдесятью процентами этого дома.

Отец перевел свою долю на меня, как только мне исполнилось восемнадцать. Это был его способ заставить меня почувствовать себя желанной гостьей.

Это место принадлежит тебе так же, как и им, малышка.