Фэрроу осмотрела наше окружение, взяла декоративную вазу и с ее помощью отвела меня от раковины, пася меня, как пастух.

Она знает, что ко мне нельзя прикасаться.

Она догадалась об этом.

От мысли, что она знает мой самый темный, самый развратный секрет и уважает его, мой желудок скрутило в тугой узел.

Это было так типично для жизни — поставить меня в такую жестокую ситуацию, чтобы преподать мне еще более жестокий урок.

Спасение приходило из самых неожиданных мест. Иногда оно приходило из религии. Иногда — из прощения. А иногда — от девушки, которую ты, наконец, понял, что на самом деле не ненавидишь.

Фэрроу прижала меня спиной к противоположной стене ванной комнаты.

— У тебя сырая кожа. Сейчас пойдут волдыри. У тебя ожоги третьей степени. Если мы тебя не обработаем, все загноится.

Она вернулась к крану и включила его, установив температуру воды на прохладную, но не холодную.

Пока она ждала, пока температура изменится, она начала швырять открытые шкафы, ища что-то.

— Верхний шкаф слева от тебя. — Я сполз спиной по стене, сел на пол и сжал запястье. — Какой идиот хранит свою аптечку на нижнем уровне?

— Может, тот самый, который добровольно нанес себе ожог третьей степени, потому что ему не нравится, когда к нему прикасаются, но у него не хватает смелости признаться в этом, — огрызнулась она, открывая красно-белую коробку и роясь в ней.

Я попытался сглотнуть и не смог.

Она была более проницательной, чем мои друзья детства. Им потребовалось гораздо больше времени, чтобы раскрыть мой секрет.

Впервые Фэрроу Баллантайн меня не забавляла.

Я был встревожен.

В этом мире нет ничего опаснее умной женщины.

— Вазелин. — Она достала тюбик вазелина. — Бинго. Эй, а почему тут почти пустой флакон?

Чертов Олли.

Я набрался смелости и осмотрел кожу, медленно тающую с моей руки. Ярко-красная. Фиолетовая по краям. Пальцы распухли и покрылись волдырями.

Я видел и похуже, но она, видимо, не видела.

Фэрроу положила вазелин на прилавок, продолжила рыться в наборе и выругалась.

Она высыпала содержимое на мрамор и щелкнула пальцами.

— Поднимайся на ноги.

Я встал без вопросов.

Не знаю, когда я начал выполнять приказы собственной горничной, но вот мы и встретились.

Она провела пальцем под краном, проверяя температуру.

— Положи руку под струю воды. Я сейчас вернусь. Никуда не уходи. — Она ткнула пальцем мне в лицо. — Клянусь богом, Зак, если ты хоть на дюйм отойдешь от этого места, я найду тебя и задушу в медвежьих объятиях.

С этими словами она ушла.

Прохладная вода приятно касалась моей кожи, что меня удивило, так как я вообще редко что-либо чувствовал.

Я слышал, как Фэрроу двигалась на соседней кухне, хлопала ящиками, ругалась на… венгерском?

Меня не покидало ощущение, что мне следовало бы больше беспокоиться о том, что она знает мой секрет. Может быть, потому, что я знал все ее секреты и мог бросить ей в лицо ее собственные слабости.

Нет.

По правде говоря, я даже доверял этой маленькой дряни.

Фэрроу распахнула дверь в ванную, держа в руке рулон пищевой пленки, а в другой — огромную бутылку "Адвила".

Она выбросила обезболивающее на стойку и выключила кран. Затем она достала ватный тампон, смазала его вазелином и длинными, нежными движениями нанесла тонкий слой на ошпаренное место.

Она выдернула полоску пленки и разорвала ее зубами.

— Лучше бы ты выписал премию за все, что я для тебя делаю.

Я проигнорировал ее. Фэрроу открыла гидрогелевую подушечку и приложила ее к моей руке, стараясь не допустить физического контакта со мной. Жжение усилилось, лизнув мою плоть, как огонь. Я застонал.

— Не двигайся, — приказала она. — Не волнуйся. Я оберну тебя, не прикасаясь к тебе.

У меня на языке вертелось желание сказать ей, что такая женщина, как она, не может меня беспокоить, но сейчас было не время для гордыни.

Я замолчал и протянул ей руку. Она с хирургической точностью манипулировала рулоном пленки, умудрившись обернуть пораженный участок и гидрогелевую прокладку, не касаясь моей кожи своей.

Чужое ощущение вырвалось из моей руки, пронзив до самого нутра.

Боль?

То, чего я не чувствовал так давно, что почти не узнал.

Я не знал, нравится ли мне это или я ненавижу то, что чувствую боль, когда она рядом.

Ее ловкие пальцы нанесли еще один слой пленки на мою кожу.

— Это было горячее свидание?