— Что ж, на этот раз я серьезно. Береги себя.

— Ты не остаешься?

Я оглядываюсь на Шестого, по лицу которого невозможно понять, останется он или нет. Я не уверена, что доверяю остальной части сообщества настолько, чтобы оставаться здесь. Они слишком приучили себя к такому образу жизни, чтобы верить, что они не нападут на нас за то, что мы изменили их мнение. Солдат был хорошим примером и, вероятно, не одинок в своих мыслях.

Я предполагаю, что они будут продолжать не пускать других, заманивая себя в ловушку за этими стенами, пока сама идея выйти за их пределы не станет слишком пугающей, чтобы рисковать. Мы, с другой стороны, будем продолжать развиваться и учиться жить среди хищников, как и любое другое животное на этой планете.

— Нет. Для меня здесь больше ничего нет. Но если ты не против, я могла бы еще раз посетить могилу папы, прежде чем мы уйдем?

— Конечно.

Я похлопываю его по спине, и когда он вздрагивает, я усмехаюсь.

— Ты не можешь заболеть от похлопывания по спине, Арти. Не так это работает.

Плотно сжав губы, он кивает и в ответ похлопывает меня по спине.

— Береги себя там, Рен.

— Конечно.

Сидя рядом с могилой папы, я вытираю слезу, которая стекает по моей щеке. Шестой и остальные ждут меня в доме, где они собирают кое-какие припасы, которые мы возьмем с собой.

— Ты был прав в своем дневнике, когда сказал, что мы смотрим на мир по-другому. И все же, каким-то образом мы все же научились любить друг друга безоговорочно. Мы развивались вместе. И, возможно, в этом была твоя точка зрения. Лекарства никогда не существовало, не так ли? Теперь мне ясно, что, кроме папы, никто из врачей в Калико никогда по-настоящему не искал лекарство. Они всего лишь хотели создать что-то большее, более сильное, более жестокое, чем существующие монстры. Шестой не рисковал своей жизнью, чтобы положить всему этому конец.

Этому нет конца. Только выживание.

— Это всегда было связано с тем, чтобы научиться жить друг с другом. Эволюционировать как вид. Я улыбаюсь тому, насколько смехотворно проста концепция, но в то же время насколько сложна и неуловима.

— Я бы хотела, чтобы ты был здесь, чтобы объяснить мне это, потому что в этом нет никакого смысла. Я должна была стать яростнее от того укуса. Даже будучи носителем. Ты сказал мне, что прямая прививка была… Нахмурившись, я качаю головой.

— Это просто не имеет смысла.

Единственное правдоподобное объяснение, которое у меня есть, — это его дневник, где он нарисовал схему антител, обнаруженных только у Шестого. Самые высокие титры против белков, вырабатываемых болезнью. Тот, который должен был стать основой для лечения. Возможно, это антитело живет во мне с этой беременностью.

Папа с удовольствием бы проверил возможные варианты. На самом деле, я представляю, как он изучает мою руку, лихорадочно делая пометки, пока изучает ее, пытаясь разгадать тайны вселенной. Возможно, это могло бы спасти и его тоже.

— Я скучаю по тебе, папа.

КАЛИ

Стопкой свернутой одежды, прижатой к груди, я вхожу в комнату, которая когда-то была спальней Рен, лишь мельком оглядываясь на кровать и мебель в небольшом пространстве. Звук воды приближает мои шаги к ванной, дверь которой приоткрыта. Я заглядываю внутрь и вижу массивную фигуру через матовое стекло, мое сердце разрывается между удовлетворением и печалью. Свет и тьма. Покой, который я должна чувствовать, найдя мужчину, которого люблю, омрачен отчаянием от потери другого.

Я кладу одежду, которую Рен предложила Валдису, на столешницу рядом с раковиной и, не сводя глаз с того, что, должно быть, было его спиной, стягиваю рубашку через голову, бросая ее на пол позади себя. За ними следуют мои брюки, затем нижнее белье, пока я не становлюсь такой обнаженной и уязвимой, какой чувствую себя внутри. Тихо пробираясь к двери, я открываю ее и вижу, что он стоит в воде, прижавшись лбом к плитке.

Поперек его спины глубокими бороздами тянется серия шрамов, которые портят его кожу поверх более старых. Толстые, опухшие рубцы, нанесенные неумолимым ударом кнута.

Случайные брызги воды на моем лице смешиваются со слезами, уже навернувшимися на глаза.

Бросив торжественный взгляд через плечо, его глаза молча выражают вину, которая, должно быть, разрывает его изнутри. Он медленно поворачивается, пристальный взгляд опускается к моему телу, когда я протягиваю руку, чтобы коснуться его шрамов.

Он поднимает мою руку, прежде чем я дотягиваюсь до него, втягивая меня внутрь, но я двигаюсь позади него. Жесткая кожа, обветренная ужасным возмездием, скользит под кончиками моих пальцев. Так много шрамов, что на его коже не осталось ни дюйма без отметин. Тем не менее, поверхность его плоти каким-то образом прочнее из-за его ран, затвердевших от них.