– Вы выведете.

Деникин встал и взволнованно проговорил:

– Ваше превосходительство! Если генерал Корнилов покончит с собой, то никто не выведет армию -она вся погибнет!

На следующее утро, 31 марта, взрывом неприятельской гранаты Корнилов был убит. Граната пробила в доме на ферме стену, где за столом возле окна сидел генерал. Было семь с половиной часов утра.

В это время Антон Иванович с обрыва на берегу реки возле фермы в тяжелом раздумье наблюдал за ходом боя. Гранаты со свистом проносились над головой. Одна ударила в рощу около дома, другая... и тут через несколько минут с искаженным лицом прибежал к Деникину адъютант командующего:

– Ваше превосходительство! Генерал Корнилов... Деникин все понял. Хотел броситься к дому, но увидел, что навстречу к нему быстро шли генерал Романовский и несколько офицеров. Они несли носилки. Поставили их возле Антона Ивановича. На них недвижимо лежал Корнилов. Кровь сочилась из небольшой раны на виске и текла из пробитого правого бедра. Он еще дышал, но дыхание его становилось все тише. В отчаянии Деникин опустился на колени и, с трудом сдерживая рыдания, приник лицом к холодеющей руке.

– Вы примете командование армией?
– обратился к нему начальник штаба.

– Да.

В ответе не было и не могло быть колебаний. Как помощник командующего, генерал Деникин обязан был заменить убитого. Он не имел морального права уклониться от тяжелой ответственности, особенно в тот момент, когда армии грозила гибель. И тем не менее Антон Иванович искренне считал, что берет на себя бремя командования только временно - здесь, на поле боя... "Поэтому, рассказывал он, - когда мне дали на подпись краткое сообщение о событии, адресованное в (станицу) Елизаветинскую генералу Алексееву, с приглашением прибыть на ферму, я придал записке форму рапорта, предпослал фразу: "Доношу, что..." Этим я признал за Алексеевым естественное право его на возглавление организации и, следовательно, на назначение постоянного заместителя павшему командующему".

Когда Алексеев приехал, он обратился к Деникину со словами:

"Ну, Антон Иванович, принимайте тяжелое наследство. Помоги вам Бог!"

Возник вопрос о том, как оформить переход командования к генералу Деникину: от чьего имени отдавать приказ об армии? Как официально определить положение Алексеева? В Добровольческой армии все приказы и распоряжения исходили только от командующего. Об этом тут же тихо совещались между собой генералы Алексеев и Романовский. После некоторого размышления Романовский нашел выход: "Подпишите генерал от инфантерии, и больше ничего. Армия знает, кто такой генерал Алексеев".

Известие о смерти Корнилова разнеслось по армии с молниеносной быстротой.

"Скоро узнали все. Впечатление потрясающее. Люди плакали навзрыд, говорили между собою шепотом, как будто между ними незримо присутствовал властитель их дум. В нем, как в фокусе, сосредоточилось все: идея борьбы, вера в победу, надежда на спасение. И когда его не стало, в сердца храбрых начали закрадываться страх и мучительное сомнение. Ползли слухи, один другого тревожнее, о новых большевистских силах, окружающих армию со всех сторон, о неизбежности плена и гибели. Конец всему!"

В офицерском полку появилось сомнение - сможет ли Деникин вывести армию. Им хотелось видеть командующим своего командира Маркова. "Марков, - говорили они, - был правой рукой Корнилова, его шпагой, его мечом... Только он должен стать во главе армии..." И как бы угадывая настроение своих офицеров, генерал Марков подъехал к ним и твердо сказал:

– Армию принял генерал Деникин. Беспокоиться за ее судьбу не приходится. Этому человеку я верю больше, чем самому себе!

В тот же день решалась участь предстоявшего штурма Екатеринодара. Новый командующий его отменил. Чтобы спасти армию, он решил с наступлением темноты быстрым маршем, большими переходами оторваться от противника и вывести войска к северо-востоку из-под удара.

"План предстоящего похода, - писал потом Деникин, - заключался в том, чтобы, двигаясь на восток, вырваться из густой сети железных дорог. Во исполнение этого плана предстояло прорваться через линию Черноморской железной дороги. Я наметил для этого станцию Медведовскую.

Когда генерал Алексеев, узнав о несчастье на ферме, мчался туда в экипаже, по дороге встретил конвой текинцев, сопровождавших повозку с телом генерала Корнилова. Алексеев остановился, слез с тележки, очень долго в глубокой задумчивости смотрел в лицо покойного, отдал ему земной поклон и поцеловал в лоб.

Какие бы ни были причины разлада между этими двумя людьми, во всем так мало схожими, их соединила "в последнем деле на земле"одинаково сильная любовь к родине, чувство долга перед ней, решимость жертвовать жизнью для ее освобождения. Прощаясь с Корниловым, Алексеев позабыл прошлые обиды и кланялся в землю большому русскому патриоту и бесстрашному солдату. Быть может, в лице Корнилова он клал земной поклон и страданию, выпавшему на долю всей страны.

Тело генерала Корнилова отвезли в станицу Елизаветинскую, положили в сосновый гроб, местный священник, волнуясь, отслужил панихиду по убиенному воину Лавре. (У священника были основания волноваться: весной 1918 года в Кубанской области большевики замучили насмерть свыше двадцати священников лишь за то, что они исполняли требы для проходивших добровольцев). А ночью в накрытой сеном повозке гроб двинулся в путь с уходящей армией. Куда? Никто не знал, но хотели похоронить Корнилова тайно, чтобы окружавшие добровольцев большевики не обнаружили место погребения. 2 апреля в немецкой колонии Гначбау, где остановилась гонимая армия, гроб был зарыт несколькими людьми из корниловского конвоя, могилу сравняли с землей. Чтобы не привлекать ничьего внимания, никто из начальства не присутствовал при погребении... И лишь генерал Деникин "стороной, незаметно прошел мимо, чтобы бросить прощальный взгляд на могилу".