Покупка билетов на спортивные соревнования и была одной из важнейших обязанностей нашего героя, которую он выполнял с величайшим удовольствием. Так как швейцар был мужчиной наблюдательным, он сразу заметил, что, к примеру, перед началом футбольного матча рабочий день в министерстве значительно сокращается — многие исподтишка выползают на час или два раньше. А перед этим суют ему рубли и подмигивают: мол, подбеги, возьми билетик... Большие начальники, и те почтительно обращаются к нему.

Видя всеобщий энтузиазм работников, швейцар всей душой окунулся в спортивную жизнь. Вычертил таблицы важнейших соревнований, вписывал в них голы, игроков и все прочее. Не один, проходя мимо швейцарского окошка, справлялся:

— Ну, что, вахтенный, «Жальгирис» вчера снова продул?

— Но зато имел прекрасные возможности забить гол! — умело угождал подчиненный.

Свою спортивную деятельность швейцар наладил так, что и кое-какую пользу из нее извлекал — раздавая билеты, он выбирал себе место рядом с любым, каким только пожелаешь, начальником, и в течение всего матча они в один голос ревели: «Судью — на мыло!», не соображая совершенно, что без судьи соревнования немыслимы. А потом направлялись вместе домой и по пути охлаждали в кафе накалившиеся спортивные страсти.

— Сегодня с начальником отдела выпил! Три — ноль в нашу пользу! — сообщал он, воротясь домой, хозяину квартиры, который не интересовался ни спортом, ни тем, отчего его квартирант явился перепачканным известкой. Он интересовался не квартирантом, а квартирной платой.

Однако жилец и в другие дни громко и торжественно повторял: сегодня с заместителем киряли, сегодня с заведующим, а сегодня — с бухгалтером... Нельзя ведь о таких значительных событиях умолчать, нужно популяризировать спорт в массах.

А однажды швейцар явился полутрезвый, вымазав известкой только один рукав, да еще книгу принес — издание дома санитарного просвещения, в котором автор на добрых десяти страницах весьма художественно изображал правила уличного движения.

— А сегодня с писателем набрались! — гордо заявил он равнодушному хозяину квартиры. — Сто — ноль в мою пользу! — потер он большим пальцем об указательный.

Этот знак четко обозначал деньги и несколько заинтересовал хозяина, которому квартирант и раскрыл суть дела. Оказывается, в закусочной, во время обсуждения хода футбольного чемпионата, к столику подошел черноволосый кудрявый очкарик, как потом выяснилось, писатель, поставляющий газетам различные заметки, а иногда издающий и отдельные книги не только о правилах уличного движения, но и о чистке дымоходов, важности уничтожения мух и пр. С тем же успехом он может писать и о космосе. От него-то и узнал швейцар, как эта работа оплачивается. Прежде он ошибочно думал, что писатели получают зарплату.

После третьей сотни граммов, когда знакомство окрепло и швейцар сказал, что он — Микас Мармалюс, писатель предложил и ему испытать свои силы на литературной ниве — можно, мол, легко заработать. Очкарик на гонорары за свое творчество уже телевизор приобрел, а теперь вдохновение нашло на холодильник. Так вот! С этого дня и швейцар начнет писательствовать.

— А о чем ты и писать? — заинтересовался хозяин.

— О, наша жизнь полна событий! Бухглалтер сведения даст...

Таким образом, Микас Мармалюс взялся за творческий труд и заранее подал заявление в секцию молодых писателей. Только он повернул в направлении не того холодного реализма, которого придерживался его учитель: швейцара больше влекла романтика, поэтому первый гонорар (полтора рубля) он отложил на покупку аккордеона.

В то время его угнетал весьма сложный вопрос: какой галстук повязать в субботу на танцы и купить ли своей барышне или не покупать конфеты, а если покупать, то какие? Вообще-то его голова была хороша и красива, и к крепкой шее и к шапке подходила, но имела один незначительный изъян — была плохо приспособлена для мышления. Но тут его выручал сильно развитый нюх: достаточно было ему повернуть свой вздернутый и тупой нос в какую-либо сторону, и ни один запах от него не ускользал — все впитывали две широкие ноздри.

Так его, чующего нюхом, и застиг врасплох старый приятель, прибывший в столицу колхозник. От этой дружбы Мармалюс, возможно, кинулся бы даже в дверь с надписью «для женщин», но было слишком поздно: дружеский тумак он получил сзади.

— Мое почтение! Ну и вырядился же ты! Гляжу — барин, истинно барин! Должно быть, дома уже больше не строишь, видать, уже каким-нибудь инженером или доктором состоишь?

Разговаривать при всех на улице с мужиком в шубе, пусть даже и братом, работнику министерства, да еще литератору, было чертовски неудобно и стыдно, но это предоставляло хорошую возможность выказать свою образованность. А швейцар, пописывая заметочки в газеты, приобык даже их читать и создал уже нечто похожее на своеобразный стиль. Этим стилем он и обратился к своему бывшему другу — пусть почувствует, с кем имеет дело!

— Я в последнее время служу в министерстве, — подчеркнул Мармалюс. — А как там у вас, в социалистическом сельском хозяйстве, как боретесь за досрочное выполнение задач семилетки, каковы производственные показатели? Ага, великие задачи, разумеется, вдохновляют. А как организовано социалистическое соревнование среди колхозников? Тепло ли зимует скот, достаточна ли кормовая база? Ага, удои, значит, упали? А как развивается самодеятельность, какие новые культурные мероприятия внедряете? Хорошо. Организовали, так сказать, духовой оркестр. Ага. А каков прожиточный уровень, как с питанием?