Он переплёл свои пальцы с её и сжал тыльную сторону её правой руки. Он запустил свободную руку в её волосы и обнажил половину её лица, крепче сжимая её волосы, удерживая свой вес на локте.

— Ты токсичная, ты знаешь это? — сказал он ей на ухо. — То, что ты делаешь со мной.

Он закрыл глаза и толкнулся сильнее, теряясь в ощущениях, в жаре её тела. Он почувствовал, что его возбуждение достигло пика. Всё тело изнывало.

Он испытывал удовольствие. Он действительно испытывал удовольствие. Но не от силы действия, а от интимности. Потому что в те моменты казалось, что они разделяют общее понимание.

На какой-то момент ему показалось, что она по-настоящему впустила его.

Он открыл глаза и посмотрел на неё. Был ошеломлен, увидев, как из уголка её глаза скатилась слеза. Его сердце необъяснимо ёкнуло.

Он остановился.

Он подождал мгновение, собираясь с силами, прежде чем осторожно отстранился и повернул её лицом к себе.

Она раздражённо смахнула слезу, но избегала смотреть на него, пока он не заставил её сделать это, надавив большим пальцем ей под подбородок.

Он вытер слёзы с её щеки большим пальцем и, положив его в рот, ощутил их солёность.

— Это ты такой токсичный, — сказала она, и её глаза наполнились негодованием.

Он был прав. Она была недостаточно серрин для этого. Тот факт, что её слёзы были настоящими, доказывал это.

Он никогда не видел, чтобы серрин плакали, даже на последнем издыхании, через что бы он ни заставил их пройти, они никогда не проронили ни слезинки.

Но это были слёзы не от страха или боли. Он знал разницу. Это были слёзы замешательства. Разочарования.

И он сделал последнее, что, по его мнению, должен был сделать. Это должен был быть просто секс. Он знал это. Он также знал, что зашёл слишком далеко, чтобы всё было так просто.

— Настолько токсичный, насколько это возможно, — сказал он, прижимаясь губами к её губам.

Сначала она сопротивлялась, упёршись руками ему в грудь, но когда он оттолкнул их в сторону, она, в конце концов, уступила. Ответила взаимностью. Те же самые руки, которые пытались создать некоторую дистанцию между ними, теперь скользнули вверх по его груди к шее. Она сжала рукой его руку, её ногти глубоко впились, когда она полностью приняла его поцелуй. Её теплый рот поглощал его язык с лёгкостью хорошо знакомых любовников.

? ? ?

Её переполняла ненависть, которую она испытывала к себе за то, что подстрекала его, поощряла его. Она хотела наказать себя за чувства, всколыхнувшиеся внутри. Она хотела наказать его за то, что он заставил её чувствовать подобное.

Но он остановился.

И тот факт, что он остановился, только ещё больше запутал эти чувства.

Каждый мускул в её теле напрягся, когда его прохладные, мягкие губы встретились с её губами, его влажный рот соединился с её ртом с идеальным нажимом, когда он раздвинул её губы. Его поцелуй был свежестью, его язык скользнул навстречу её языку с инстинктивной лёгкостью.

Она почувствовала шевеление внизу живота, холодный жар пронёсся по её телу. Интимность этого акта поглотила её, отсутствие агрессии ошеломило. Инстинктивно она закрыла глаза, подчиняясь ему на мгновение, подавляя свою тревогу.

Это было совсем не то, чего она ожидала. Не то, чтобы она знала, чего ожидать. Но нежность была самым меньшим, чего она ожидала. Но именно таким был его поцелуй. Несмотря на то, что его губы были холодными, они были теплыми совсем по-другому, когда он использовал их, чтобы плавно и умело раскрыть её губы ещё больше. Его сильная рука незаметно скользнула к её затылку, отчего её кожа мгновенно покрылась мурашками.

Поцелуй, который показал ей нечто большее, точно такое же, что она увидела в том, как он притянул её к себе на террасе. В том, как он провёл мечом по её телу в темнице. Как он прижимал её к креслу с откидной спинкой в этой самой комнате. Калеб был способен на что-то ещё, кроме жестокости. И если он был способен на такого рода страсть, смешанную с чувствительностью, то он был ещё более смертоносен. Смертоносен, по крайней мере, для её сердца.

В глубине души она была дурой, что не продолжала бороться. Но ей надоело бороться. Шприц лежал слишком далеко, чтобы она могла дотянуться до него, и даже если бы она могла, она не смогла бы вонзить его глубоко в вампира, который теперь снова пробивался внутрь неё, как и не смогла бы вогнать кол в его сердце.

Потому что он мог бы так легко продолжать в том же духе, и теперь она это осознавала. Он мог бы оставить эту жгучую слезу на её лице и продолжать толкаться в неё до тех пор, пока боль не стала бы невыносимой, пока она не смогла бы больше терпеть.

И из того немногого, что она знала о нём, она знала, что он остановился, обеспокоившись. Она почувствовала это по тому, как он перевернул её — не из нетерпения или садистского развлечения. Она поняла это по тому, как задумчиво он оценивал её взгляд. Казалось, он был почти сбит с толку её слезами — той неразберихой, которая их спровоцировала.