А поскольку — теперь это трудно себе представить — тиражи «Мастера и Маргариты» были все еще мизерны по сравнению с читательским спросом и роман было очень трудно «достать», многие граждане бросились читать роман португальца. (Существовала такая формула: «„Мастера и Маргариту“ все равно не достать, а это хоть что-нибудь!» Эту странную формулу я много раз слышала по отношению к нелепой и псевдобиографической повести Д. А. Гиреева «Михаил Булгаков на берегах Терека», 1980: «Так ведь о раннем Булгакове все равно ничего не известно, а это — хоть что-нибудь!» А году в 1990-м, в «Ленинке», ко мне подошла юная аспиранточка из Германии и, вся лучась, сказала, что счастлива, что вышли первые два тома пятитомника Михаила Булгакова, потому что они — с комментарием! «Но там очень ненадежный комментарий, — осторожно сказала я. — В нем слишком много недостоверного». — «Ну и что! — вскричала аспиранточка. — Раньше никакого не было, а это — хоть что-нибудь!»)

Разумеется, версию о «связях» между двумя романами я проверила тогда же. Еще была жива Любовь Евгеньевна. «Что-о? — сказала она. — Как-как? Де Кейрош? А кто это? Нет, такой книги не было. Нет, нет, никогда не слышала».

Я не сомневалась, что ее реакция точна. Но доказательным мог быть только текстологический анализ, и, поскольку в доступных мне библиотеках не было де Кейроша в издании 1922 года, в качестве первой «прикидки» попробовала сравнить «Мастера и Маргариту» с нашумевшим переводом «Реликвии» 1985 года.

Что же общего — сюжет? Но «суд Пилата», «Иисус перед Пилатом» — один из популярнейших сюжетов мирового искусства. Он запечатлен, в частности, в «Анне Карениной», произведении, безусловно знакомом Булгакову с юных лет. Там Вронский и Анна, в Италии, посещают русского художника, пишущего картину «Христос перед Пилатом». («Как удивительно выражение Христа! — сказала Анна. Из всего, что она видела, это выражение ей больше всего понравилось, и она чувствовала, что это центр картины, и потому похвала этого будет приятна художнику. — Видно, что ему жалко Пилата».)

Тогда, может быть, подробности, так многозначительно цитируемые в предисловии к де Кейрошу? Например, эти «мозаичные полы»… «На особом участке пола, где плитки были выложены в виде мозаичного узора…» («Реликвия»). «На мозаичном полу у фонтана уже было приготовлено кресло, и прокуратор…» («Мастер и Маргарита»).

Но мозаичные полы были очень распространены в Средиземноморье, и в древности, и в средневековье; они дожили до наших дней. Вронский в том же своем путешествии с Анной снимает в Италии «старый, запущенный палаццо… с мозаичными полами». А Булгаков в набросках к инсценировке «Мертвых душ», мечтая показать Гоголя, пишущего в Италии, дает ремарку: «Картина I. Мозаичный пол. Бюро. Римская масляная лампа (древняя)…»

Может быть, то, что допрашиваемый связан? Что он одет в длинную рубаху — хитон? Но три евангелиста из четырех не забывают упомянуть, что Иисус был связан, а Иоанн говорит о «хитоне» как одежде распятого…

И все-таки проступали вещи, меня смущавшие. Каким-то странным образом дыхание Михаила Булгакова чудилось сквозь этот безусловно чужой, даже чуждый ему роман. Вот посреди совершенно непохожего на булгаковское описания храма у португальца — булгаковское слово «чешуя»: «золотой чешуей и мрамором» в «Реликвии» сверкает Гиерон, обиталище Иеговы… (В «Мастере и Маргарите» храм Ершалаимский — «не поддающаяся никакому описанию глыба мрамора с золотою драконовой чешуею вместо крыши».) И казнь у де Кейроша происходит на Лысой Горе!..

Нет, исследовательский эксперимент должен быть чистым, а сравнивать допустимо с тем единственным изданием, которое мог держать в руках мой герой. В конце концов я нашла это издание — в Риге, в Публичной (ныне Национальной) библиотеке.

Надо ли говорить, что никакой Лысой Горы в том старом переводе «Реликвии» не обнаружилось. «Золотой чешуи» в описании храма — тоже. В романе не оказалось даже мозаичных полов. («На вымощенном мозаикой участке двора…») На Иисусе не было хитона — был «широкий плащ, из грубой шерстяной материи с серыми полосами, украшенный по подолу голубою бахромой». Может быть, читатель склонен увидеть в этом плаще сходство с булгаковским: «…был одет в старенький и разорванный голубой хитон»? Я этого сходства не вижу. Руки Иисуса у де Кейроша связаны, но не сзади (как в «Мастере и Маргарите»), а спереди, причем в старом переводе это очень хорошо видно, а в новом как-то стерто. Понтий Пилат… В переводе 1985 года у де Кейроша Пилат обрисован так: «Понтий тихо, устало и недоуменно сросил: „Так ты царь иудеев?“» И в предисловии к этому переводу специально подчеркнута «усталость и „отключенность“ от происходящего Пилата», якобы «у Булгакова усиленная и мотивированная неотступно мучающей прокуратора головной болью». А в переводе 1922 года совсем иначе: «…Понтий неуверенно и как бы скучая, прошептал: „Так ты царь иудейский?“» И никаких аналогий с Булгаковым не сочинишь…

Так что же? Да вот то, что переводчики и редакторы — люди, очень любящие хорошую прозу и подпадающие под ее влияние. Перевод «Реликвии» в 1985 году сделан под большим, прямо-таки гипнотическим воздействием «Мастера и Маргариты». Под давлением булгаковской прозы участок двора в переводе превратился в мозаичный пол, плотный шерстяной плащ — в легкий хитон, белый тюрбан португальского Иисуса («на нем был белый тюрбан, сделанный из длинного, намотанного на голову полотнища, концы которого свисали по обеим сторонам на его плечи») — в белую повязку (потому что у Булгакова — повязка: «голова его была прикрыта белой повязкой с ремешком вокруг лба»), а равнодушие Пилата — в усталость, намекающую на гемикранию…

Вопрос таким образом был решен. Но к этому времени имя португальца как-то перестало мелькать в булгаковедении; Чудакова более не настаивала на своей версии, вероятно, поняв ошибку; мне показалось, что проблема потеряла актуальность, и я не стала публиковать это исследование. Только отметила в книге «Треугольник Воланда», что роман Эсы де Кейроша «Реликвия» Булгаков «не читал, о существовании его скорее всего не знал, а имеющиеся совпадения восходят к общему источнику — Евангелию…» [381] .