Шрифт:
…а молоденький спутник его поэт Иван Николаевич Палашов».
На следующей странице:
«В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан. Первый из них, лет примерно около сорока, плотный, маленького роста, бритый, в громадных роговых очках, лет около сорока примерно (повтор автора. — Л. Я.), был не кто иной как Михаил Александрович Берлиоз, секретарь Московской ассоциации литераторов, сокращенно именуемой Массолит, и редактор двух толстых журналов.
Юный спутник его в белой толстовке, белых мятых брюках и в клетчатой кепке поэт Иван Николаевич Понырев…»
Обратите внимание: уже при первой правке в приведенном мною ряду отброшено слово «среда». Хотя действие романа давно и тщательно рассчитано автором по дням недели: оно начинается именно в среду и продолжается в четверг, пятницу и субботу.
Но чего же далее ищет автор? Что его волнует? Деталь? Нет, дело явно не в деталях. Точнее, не только в деталях.
Может быть, цвет? Синяя блуза Ивана… потом его белая толстовка… в конце концов, ковбойка, то есть рубашка клетчатая, как его кепка…
Или ритм?
В. Я. Виленкин приводит в мемуарах свою дневниковую запись, сделанную сразу же после чтения романа: «Захватывает так, что в третьем часу не хотелось расходиться. Лег в четыре и во сне не мог отделаться, — опять Булгаков читал все сначала, как всегда отрывисто, четко, сухо, синкопами и напорами ритма» [417] .
Во второй половине 1939 года, когда Булгаков уже чаще диктует, чем пишет, он снова возвращается к первой странице машинописи. Теперь выправленный карандашом Елены Сергеевны текст читается так:
417
В. Я. Виленкин. Воспоминания с комментариями, с. 381.
«…Первый из них, приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару, был маленького роста, черноволос, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на глазах выбритого лица его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе». Часть текста зачеркнута (убрано неловкое «на глазах… помещались»), Елена Сергеевна записывает сызнова: «…а гладко выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе».
Окончательно? Нет. Заведена новая тетрадь. Елена Сергеевна помечает на ее первой странице: «Писано мною под диктовку М. А. во время его болезни 1939 года. Окончательный текст. Начато 4 октября 1939 года. Елена Булгакова». И снова первые строки:
«Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках».
Что произошло? Те же Патриаршие пруды. Те же двое. Но теперь настойчиво переходит из правки в правку слово «сверхъестественных», чтобы остаться здесь навсегда. И вслушайтесь, как начинает шуршать слог «чёр»: «черноволос»… «черная» роговая оправа… «Черноволос» снято, но «черная» роговая оправа осталась и появились «черные» тапочки Ивана…
Тут же дважды чертыхнется Берлиоз: непосредственно перед появлением клетчатого и сразу же после… Мы узнaем, что Бездомный «очертил» главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень «черными» красками. Ненавязчиво, почти скрыто и все-таки трижды мелькнет эпитет «черный» в портрете Воланда. А затем раз и другой чертыхнется Бездомный. Воланд взглянет на небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, «бесшумно чертили черные птицы»… Стрижи, — проводив взгляд Воланда, отметит читатель. Вороны, — уточнит тот, кто знаком с рукописями романа. И каждый услышит: «чертили… черные…»
Слог «чёр» в слове «черный» теперь предваряет появление слова «черт» в романе, подготавливает появление Воланда и его узнавание читателем.
Это наблюдение принадлежит О. Кушлиной и Ю. Смирнову и отмечено в их статье «Магия слова» [418] . Только в первой главе романа Кушлина и Смирнов насчитали девять упоминаний черного цвета.
Так случилось, что два молодых вузовских преподавателя — Ольга Кушлина и Юрий Смирнов — несколько раз прочитали роман «Мастер и Маргарита» своим студентам вслух. «Чтение не было „выразительным“ или, тем более, артистическим, — пишут они в своей статье. — Это не было также данью „моде на Булгакова“, скорее, напротив, мы старались устранить ее издержки, из-за которых книгу практически невозможно взять в библиотеке. Поэтому и задачи ставились самые скромные: познакомить достаточно подготовленную аудиторию с текстом прекрасного романа». Но сделали они то же, что некогда делал Булгаков, — читали роман вслух. И услышали многое из того, что читатели обыкновенно воспринимают безотчетно, на уровне подсознания…
418
См.: «Памир», Душанбе, 1986, № 5 и № 6.
Отмечу, что выражение «бесшумно чертили черные птицы» возникло по времени ранее других; слог «чёр», по-видимому, родился здесь и уже потом, отсюда, пошел дробиться эхом…
В октябре 1939 года Елена Сергеевна надписала: «Окончательный текст». Но и этот текст не стал окончательным для первой страницы. Буквально в последние недели жизни Булгаков диктует заново: «В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан. Первый из них — приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару, — был маленького роста, темноволос, упитан, лыс…»