Язон решил сменить тему, пока Морган, расслабленный недавним весельем, не посерьезнел и, чего доброго, не переменил своего решения:

— Скажи, Генри, мне действительно интересно — почему ты все время поминаешь Бога?

— Потому что я верю... — Он запнулся, вспомнив свои же совсем недавние слова. — Потому что у нас принято верить в Бога.

— В Единого Бога, как у дарханцев? — решил уточнить Язон.

— При чем здесь это! — бросил Морган раздраженно. — Забудь про Дархан. Мы теперь не скоро туда вернемся. Проклятая планета! Не выпить толком, ни с девочками порезвиться. Как я устал от этих черномазых идиотов! Видишь ли, я купил там кусок пустыни вместе с одной добывающей фирмой. Это приносит деньги, но главное — я имею перевалочную базу совсем рядом с «золотоносной» Кассилией, но в недоступной для нее зоне. И у меня прекрасные отношения с дарханскими властями. Потому что они уважают богатых и сильных, всех без разбору. — Он помолчал. — А вот я их всех ненавижу. Ты знаешь, как они добывают тяжелые металлы?

— Знаю, — сказал Язон, — открытым способом.

— Это надо видеть! — все сильнее заводился Морган. — Только песочек сдуют, метелочками сметут — и все! Дальше можно грести простой лопатой урановую руду. Но они не лопатами гребут, у них сотни роботов шуруют огромными ковшами — мегатонны в год. Господи, ну почему такое бесценное сокровище досталось каким-то чокнутым религиозным фанатикам?! Почему?!

— Что же ты у них не отнимешь? — мягко подколол Язон.

— Ты не поверишь, — откликнулся Морган серьезно, — но пока еще кишка тонка. Да, да, Кассилию пощипать намного проще. Но я и до этих доберусь, конечно. Ты только представь себе: моя фирма, моя земля, мои рабочие, мои роботы, а восемьдесят процентов — отдай Дархану. Потому что таков закон. Потому что на Жаркой Планете, осененной десницею Единого Бога Гхахаба, ни горсти песка не может принадлежать «неправильным». Так в их священной книге сказано. И ничего не поделаешь. Они нас грабят средь бела дня, а нам все равно выгодно с ними работать. Пока.

— Погоди, — растерялся Язон, — как ты назвал этого бога? Они же не произносят его имени.

— Они не произносят, а я произношу. Гхахаб по-ихнему означает «золото». Это действительно одно из древних имен Бога. Мне, например, очень нравится. Оно соответствует реальному положению дел. Золотишку-то и я готов поклоняться.

— Уф! — выдохнул Язон. — Теперь я совсем ничего не понимаю. Ты вообще кто? «Свободно плывущий» или обыкновенный мелкий бизнесмен с Дархана?

— Молчать, жалкий мухарриб! На Дархане работает мой управляющий, он даже не флибустьер. Нас много, мы идем к большим деньгам и большой власти разными способами, но я — лично я — всегда в свободном плавании. Моя свобода — мой главный козырь...

Опять пошло самолюбование и самовосхваление, которое немного раздражало. Впрочем, словечко «мухарриб» в этом контексте порадовало. Если человек сохраняет чувство юмора, значит, еще не все потеряно. Да и вообще, в целом Язон не переставал удивляться разносторонним способностям Моргана. Он-то ожидал увидеть грубого, скудоумного убийцу с низким лбом, маленькими глазками и волосатыми ручищами, по локоть в неотмываемой крови. А перед ним сидел едва ли не рафинированный интеллектуал, рассуждающий об этимологии иностранных слов, об экономике и религии.

И все равно он — убийца. Об этом не следовало забывать.

Морган плеснул себе еще и выпил. Язон тоже долил капельку в свой бокал, чтобы соответствовать, но пить уже не стал. Приближался весьма ответственный момент, когда должны были определиться их дальнейшие отношения.

— Я, кажется, спросил тебя о Боге? — напомнил Язон.

— Да, — кивнул Морган. — Мы верим в истинного Бога — Иисуса Христа. У нас так принято. Мы носим нательные крестики. Мы обращаемся к Богу с просьбами, и он посылает нам удачу. У нас есть церкви и капелланы. Они крестят наших детей, благословляют наши браки и провожают в последний путь наших убитых, если бывает такая возможность. Некоторые на моей планете верят в загробное существование, им легче и жить и умирать. Но я не верю ни во что, разве что в свободу, которую дал мне Иисус, и в удачу моей свободной планеты, которая принадлежит только самой себе, и потому ей будет принадлежать весь мир.

Информация про планету проскочила весьма любопытная, но вряд ли Морган, даже будучи пьяным, расскажет о родных краях больше, чем сочтет нужным. Язон не стал задавать вопросов на эту тему, а зацепился пока за другое:

— Постой, но ведь Иисус сказал: «Не убий». Как же ты можешь носить крест и заниматься разбоем?

— Э, Язон, какой ты наивный, право! Это же очень-очень древний спор. Я готов доказать тебе свою правоту, но как-нибудь в другой раз. Сейчас неохота. Я читал Библию, действительно читал. Однако большинству моих людей некогда даже обучиться грамоте. Капелланы в храмам зачитывают им отдельные, самые главные строки из священного писания. И уж поверь мне, Язон, в Библии можно найти все, что угодно. Да и сам Христос много всяких слов наговорил, помимо «не убий». «Не мир, но меч принес я вам», «Смоковницу, не дающую плода, — сруби!», «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов!» — вот что говорил Спаситель. Но не это главное. Главное — свобода. Ради свободы только и стоит жить.

Такой оригинальной трактовки христианства Язон еще ни разу не встречал и с удовольствием поговорил бы подробнее с необычайно эрудированным пиратом. Но в этот момент стена прямо перед ними разверзлась, и в сопровождении крепкой желтолицей, очень раскосой, но удивительно симпатичной девушки в комнату не въехала на каталке, а своими ногами вошла Мета.

— Ну, и что мы тут делаем с тобою, Язон? — по-хозяйски спросила она.

— Я так понимаю, летим.

— Куда? — осведомилась Мета.

— На планету... Генри, как ты сказал она называется?

— Я не говорил. ("Вот скотина, видать, не так уж ты и пьян! ") Но она называется Джемейка.

— Видишь, — сказал Язон, — мы летим на планету Джемейка.

— Прекрасно, — Мета явно не чувствовала себя пленницей. — Познакомься: это Мадам Цин.

— Очень приятно, — сказал Язон. — Мухарриб динАльт.

Потом поднялся и, сделав шаг навстречу, церемонно поцеловал девушке ручку.

На каком-то из миров это было очень принято, он точно не помнил, на каком, но обычай ему понравился.