Он отправил сообщение, потому что не хотел говорить при Саманте и расстраивать ее еще больше.

Франко: Спасибо. Сделай так, чтобы он чувствовал себя как можно более ужасно.

Я перевожу взгляд на Майло, и он кивает, прежде чем снова выйти из комнаты.

Крепко обняв Саманту, я поднимаюсь на ноги и несу ее в свою спальню. Захлопнув за нами дверь, я иду в ванную.

Усадив ее на столешницу, я обхватываю ее лицо руками и встречаюсь с ее глазами. — Что случилось, детка?

Она тяжело сглатывает и отчаянно вдыхает, прежде чем прохрипеть: — Когда я пришла домой, он был там. — Ее лицо искажается, а тело подрагивает с каждым всхлипом, когда она плачет: — Ф-франко.

Я прижимаю ее к груди и заключаю в объятия. — Я здесь, детка.

Проходит некоторое время, прежде чем ей удается снова успокоиться. Я отпускаю ее и, включив кран, смачиваю в воде мочалку и протираю прохладной тканью ее лицо и шею.

Марселло вымыл ей руку, но на предплечье осталась кровь. Я протираю каждый дюйм ее руки, прежде чем опустить мочалку в раковину.

Дыхание Саманты приходит в норму, затем она шепчет: — Я ударила его сковородкой и смогла сбежать.

Я смотрю ей в глаза и, подняв руки, убираю ее волосы с лица. — Ты такая чертовски сильная, детка, — бормочу я с благоговением в голосе.

— Он... он, — задыхается она. — Он пытался задушить меня.

Опустив руку, я ласкаю большим пальцем ее шею. — Но ты его остановила. — Пораженный своей женщиной, я говорю: — Ты сражалась с этим ублюдком и победила.

Черты ее лица напрягаются, и она шепчет: — Я была так напугана.

Обхватив рукой ее затылок, я прижимаю поцелуй к ее лбу. — Все закончилось. Теперь ты в безопасности.

Она качает головой, и ее глаза темнеют от новой волны страха. — Я не знаю, где он. Он может вернуться. Он может попытаться убить меня снова. Он...

Я перехватываю ее взгляд и говорю: — Он этого не сделает.

— Ты этого не знаешь, — плачет она, ее страх выходит из-под контроля.

Черт, я хотел дождаться, пока она почувствует себя лучше, прежде чем сказать ей, что этот человек заточен в моей оружейной.

Сохраняя мягкость голоса, я говорю: — Когда мои люди добрались до твоего дома, он все еще был без сознания в твоей квартире. Они следят за ним, пока я не смогу с ним разобраться. Больше он к тебе не приблизится.

Ее дыхание останавливается, а глаза расширяются. Она смотрит на меня мгновение, затем ее глаза расширяются еще больше. — Что?

— Тебе больше не нужно о нем беспокоиться. Я позабочусь об этом ублюдке.

Она кивает, но не похоже, чтобы мои слова дошли до нее.

Наклонившись ближе к ней, я говорю: — Этот ублюдок заслуживает смерти за то, что он сделал с тобой, Саманта.

Она снова кивает, и, не сводя глаз с моих, ей удается вернуть контроль над своими эмоциями.

Вместо того чтобы спорить со мной о том, что правильно, а что нет, она облегченно вздыхает. — Спасибо. Не думаю, что сейчас я смогу справиться с чем-то еще.

Опустив взгляд, она замечает брызги крови на своих брюках и блузке, а затем шепчет: — Мне нужно в душ.

— Хорошо.

Когда я делаю шаг от нее, она говорит: — Но я не хочу идти домой.

— Ты останешься со мной. — Я захожу в душ и включаю краны.

— Но мне нечего надеть.

Как только тебе станет лучше, я отвезу тебя в квартиру, чтобы ты собрала свою одежду. А пока можешь надеть мою.

Она кивает. — Спасибо.

Когда я начинаю идти к двери, Саманта спрыгивает со столешницы и бросается за мной. Она идет за мной к шкафу, где я беру одну из своих рубашек.

Мы возвращаемся в ванную, я кладу рубашку на столешницу и говорю: — Я буду прямо за дверью. Хорошо?

Она кивает, но когда я отхожу от нее, она хватает меня за руку и опускает голову, словно стыдится, что я ей нужен.

Я поворачиваюсь к ней и наклоняю голову, чтобы встретиться с ней взглядом. — Ты хочешь, чтобы я остался, детка?

— Прости, — говорит она и, подняв голову, признается: — Мне спокойнее, если я могу тебя видеть.

— Не извиняйся, — бормочу я, проводя рукой по ее голове.

Она вздрагивает, и это заставляет меня нахмуриться.

Увидев мою реакцию, она подносит пальцы к уху и осторожно прикасается к нему. — Он ударил меня тростью.

Только тогда я замечаю, что на раковине ее уха порвана кожа.

Мой гнев возвращается в полную силу, и я сжимаю челюсти, пытаясь взять разрушительную эмоцию под контроль.

Я забью его до смерти.

Я глубоко вдыхаю воздух и, убедившись, что мой голос не звучит резко, говорю: — Никогда не извиняйся за то, что нуждаешься во мне.