— Все в порядке, — сказала Лео и, когда мама простерла к ней руку, подошла и присела на краешек кровати, склонив голову маме на плечо.

Мама больше не выглядела такой истаявшей и хрупкой, как тогда, сразу после аварии. И обнимать ее было уже не так страшно. А в первое время из-за этой болезненной хрупкости Лео боялась, что, если обнимет маму покрепче, та просто рассыплется.

— Я помню обе своих «беременных» вечеринки. — Непонятно, с кем разговаривала мама, с Лео или с самой собой. — Оба раза предрожденчик устраивала тетя Келли. Было просто замечательно. Такое счастливое время… На второй праздник мы привели Нину. Ей было два годика. Она стащила со стола пачку шоколадного драже, и потом у нее болел живот. — Мама тихонько засмеялась. — Странно, что в памяти остаются всякие мелочи. Что-то важное забывается, а пустяки — нет.

— Тебе это кажется странным? — брякнула Лео и осеклась.

— Что именно? То, что Нина объелась конфетами?

— Нет. — Лео вжалась лицом в мамино плечо, пытаясь вернуть ощущение покоя. — То, что я не помню аварию.

Мама крепче обняла ее, притянула к себе.

— Нет, я не думаю, что это странно. И тебя странной тоже не считаю.

— Я же должна помнить, — продолжала Лео. — Каждая минута той ночи должна врезаться мне в память, понимаешь?

Мама поцеловала ее в лоб и сказала:

— Может, это не те воспоминания, которые тебе нужны. Может, достаточно и тех, что у тебя есть.

Лео не ответила, а просто осталась сидеть как сидела. Солнечный свет проникал в спальню через окно и падал им на колени — тихое тепло, которое в конце концов ушло и рассеялось.

Пока эскалатор едет вверх, Лео крутит на пальце Нинино кольцо и делает медленные вдохи-выдохи. В руках у нее подарок; она сама все упаковала, красиво завязала ленту и закрепила уголки скотчем, но выбирали его они вдвоем с мамой. На Лео платье — черное, с цветочками вдоль треугольного выреза и коротким широким подолом, «платье фигуристки», так оно называется на сайте магазина, — и черные сандалии. Лео даже слегка накрасилась и, наклонившись поближе к зеркалу, с помощью подводки очень-очень осторожно нарисовала на веках «стрелки».

Вполне ожидаемо, квартира у Лизы великолепная; негромко играет джаз, в глубине гостиной устроен бар с шампанским. Лео узнаёт кое-кого из женщин — все они разодеты дальше некуда — и радуется, что послушалась маминого совета и надела платье.

— А я ведь говорила, что Стефани залетела, — фыркает кто-то за спиной Лео. Обернувшись, она видит старшую двоюродную сестру. На губах кузины играет усмешка. Поймав взгляд Лео, Герти ей подмигивает, и Лео чувствует, как тугой узел в груди чуть-чуть ослабевает.

Эта самая двоюродная сестра и Нина родились с разницей в тринадцать месяцев и с тех самых пор, как научились толкаться в манеже, стремились во всем превзойти друг друга. Причина соперничества крылась даже не в них самих, но это уже не имело значения. Перчатка была брошена еще тогда, когда кузина, появившись на свет первой, по семейной традиции получила право носить имя бабушки с материнской стороны и возненавидела его с момента выдачи свидетельства о рождении.

— Гертруда, — шипит тетя Келли, пихнув дочь локтем в бок. — В самом деле! О, привет, котик, — обращается она к Лео и заключает племянницу в объятья.

— Привет, тетя Келли, — здоровается Лео. — Привет, Герти.

— А что, разве я не права?

— Права, — подтверждает Лео, и Герти с легким самодовольством улыбается.

— Лео! — радостно восклицает Стефани и спешит к ней обняться. — Это мне, да? Ты просто прелесть, но не надо было тратиться! — Склонившись к уху Лео, она шепчет: — Кэролайн бесит меня до чертиков!

Лео со смехом отстраняется. Кэролайн, мать Стефани, сейчас на кухне, и Лео уже видит, что Стефани поставила нескольких подруг на «боевое дежурство». Нина всегда восхищалась Кэролайн и ее способностью напрямую высказывать все, что думает. «Ну, сейчас пойдет жара», — бормотала себе под нос Нина, едва завидев Кэролайн в дверях или за праздничным столом. Когда матери не было поблизости, Стефани называла ее исключительно «Кэролайн», как если бы та была просто знакомой, и Лео находила это весьма показательным.

— Мам, Лео пришла, — объявляет Стефани, и Лео моментально стискивают в бурных объятьях. Кэролайн благоухает густым цветочным парфюмом; Лео старается не дышать слишком глубоко, но аромат остается на ее коже и после того, как она наконец высвобождается из хватки.

— Ну как ты, бедняжечка? — спрашивает Кэролайн, повиснув на ее плечах, словно лучшая подружка, словно чужая кухня — то самое место, где Лео захочет излить горе от утраты старшей сестры.

— Я в порядке. — Лео употребляет свое любимое выражение и чувствует, как кожу словно бы покалывает иголочками. — А вы как поживаете?

— Готовлюсь стать бабушкой, — морщится Кэролайн. — Звучит по-старушечьи, правда? Так и представляется седая бабуля в целлофановом чепчике-дождевике. Между прочим, Стефани, — поворачивается она к дочери, — некоторые вместо «бабушка» говорят «гламурушка». Остроумно, да?

Стефани с такой силой сжимает в руке банку с минералкой, что у нее белеют костяшки пальцев.

— Остроумно, — повторяет она.

Лео подозревает, что Стефани уже слышала этот вариант.

— А где же твоя мать? — Кэролайн вновь обращается к Лео. — Я надеялась ее увидеть.