Тане было совсем не жалко показать мне игрушки на ёлке и даже разрешить подёргать их немного. Почему-то их всегда хочется подёргать. Особенно на чужой ёлке. Одну игрушку я даже сломал. Не разбил. Она небьющаяся была, но погнул как-то. Мы её перевесили поближе к стене, чтобы взрослые не заметили. Хуже не стало.

Потом мы стали думать, во что бы нам поиграть. Таня достала коробку с конструктором, который ей подарили давно, наверное, на день рождения. Она эту коробку даже не открывала, потому что не очень любила конструкторы. Вдвоём всегда веселей и легче с любой новой игрушкой разбираться.

Это оказался не очень девчачий конструктор. Я такой как-то раз с папой собирал. Он несложный, если второй раз собирать. В результате получается что-то похожее на динозавра. Но чтобы было интересно, нужно хотя бы любить динозавров. Таня их не любила.

Я сказал, что если ей будет совсем скучно, то мы можем придумать другую игру. Но Таня оказалась вежливой девочкой и сделала вид, что ей нескучно. Мы даже смеялись, когда я вместо передней присоединил динозавру заднюю лапу. А я специально так сделал, чтобы ей было веселей. Потом я отсоединил лапу от неправильного места, дал Тане детальку, чтобы она попробовала присоединить её сама, и показал, куда правильно. Она так смешно это делала! Сначала тоже для шутки присоединила не туда, и мы смеялись оттого, что у нас такое кривое чудище получается.

А потом она разломала то, что я уже собрал, и решила начать всё заново. Мне было совсем не обидно. Это же не мой конструктор. Это же её подарок, а я был в гостях. И потом – она так забавно себя вела, что мне становилось всё веселее и веселее, будто в меня смешинка попала. Я так хохотал! И она хохотала! И тут случилось чудо…

Вдруг совсем расхотелось смеяться, и мы молча уставились друг на друга. Я не знаю, что такое интересное она увидела во мне, но вот она оказалась красивее всех, кого я видел раньше.

У неё были белые-белые брови и желтые ресницы. Почти золотые. И какие-то очень яркие щёки, как у куклы, будто она их накрасила, но я точно видел, что не накрасила. И две веснушки – одна на щеке, а другая на подбородке, или родинки, но очень красивые. А ещё у неё были пушистые светлые волосы, такие же белые, как брови. Волосы были собраны в косички, но растрепались и очень смешно наэлектризовались.

Она сидела спиной к окну, а в стекло ярко светило солнце. От его лучей казалось, что у неё волосы на затылке поблёскивают, как дождик на новогодней ёлке. Мне почему-то очень сильно захотелось кончиками пальцев потрогать эти волосы. Именно сверху, на затылке. Такое желание нормальное, будто кошку погладить. У меня дома кошка. Я протянул к ней руку, и… в этот момент дверь в комнату резко открылась, и вошла мама со словами: «Костя, пора домой».

Я не знаю, что со мной произошло, но я не отдернул руку, а со всей силы стукнул Таню по лбу. Так, что она даже упала.

Что тут началось! Тетя Марина хлопотала над Таней: «Доченька, ударилась? Тебе не больно?» Мама выговаривала мне, дергала за руку. Я даже слов не помню, какие она говорила, только это протяжное «Константи-и-ин» и «как ты мог, как ты мог». А Таня не плакала, смотрела на меня, не отрываясь, удивлённо, но не потому, что я её стукнул. Она-то не взрослая, она-то понимала.

Потом я почувствовал страшное унижение (теперь я точно знаю, что это именно унижение, погуглил), когда в коридоре прямо у входной двери мама нервно втряхивала меня в зимний комбинезон, а я никак не втряхивался. На мне ещё были тёплые штаны и свитер. И так дёргано она на меня надевала шапку и завязывала неприятно. Я не расплакался, хотя тогда ещё бывало, что ревел. Я просто взгляда не отрывал от Тани. А она стояла прямо напротив и тоже на меня смотрела. Я тогда понял, что это любовь.

Мама с папой дома долго говорили об этом инциденте у себя в комнате за закрытой дверью. Потом папа устроил со мной мужской разговор, будто я дурак какой-то и не знаю, что девочек бить нельзя. Я и не бил. Точнее… Получается, что ударил зачем-то, но нельзя же так входить и не постучаться? Я же так в комнату к маме с папой не захожу почему-то… Кстати, не знаю почему, но я уверен, что нужно стучать.

Чудо в том, что недавно я Таню мельком видел во дворе – приезжала в гости к своим. Мы даже не поздоровались. Я в беседке сидел, она просто мимо проходила. Повернула голову в мою сторону и так на меня посмотрела, что я точно понял: она помнит. Не то, что ударил, помнит, а другое – хорошее. И мне так легко стало!

Когда я повзрослею и уже смогу говорить вслух всё то, что думаю, мы с ней встретимся! Возможно даже, я попрошу её назвать меня Костиком.

Я редко разговариваю с кем-то из людей. Чаще я разговариваю с Богом. Не потому, что я в него так уж верю, хотя и сказать, что не верю, было бы неправдой. Я делаю это только потому, что мне ещё очень давно, когда я был совсем маленьким, мама объяснила, что Он, может, и не отвечает словами, но всё внимательно слушает и обязательно потом человеку помогает.

Это меня устраивает, потому что я не умею вести диалог. Во-первых, я медленно мыслю. Папа говорит точнее: «Медленно соображаю». А во-вторых… Я немного заикаюсь, особенно если волнуюсь.