В общем, только глянет — сразу паралич, заикание и лужа. Не удивлюсь, если у одноклассников Бори энурез.

Она устраивает очную ставку с участием Карташова, Бори и их родителей — дабы выслушать две стороны.

Ковыряя ложкой манку, Боря говорил:

— А я что, я — защищался, так ей и скажу. Надоело быть лохом! Ян подтвердит. И если Никитична хочет, пусть орет, хоть лопнет!

— В дневнике написано о неоправданной жестокости, — сказала мама. — Неужели нельзя было решить мирно?

— Нельзя, — сказал Борис. — Они не понимают. А я не хочу, чтобы мне на спину плевали!

— Не верится, что не понимают. Дима Карташов на вид приличный мальчик.

— Приличные мальчики тоже устраивают травлю, — поддержал брата я, но мама не унималась и включила пацифистку:

— А если ты его покалечил?

Боря стукнул ложкой по столу, вставая.

— Так ему и надо! Папа точно был бы за меня, а не как ты! Все тебе я виноват.

Он швырнул ложку и рванул в детскую, оставив маму недоумевать, что она не так сделала. Написано в дневнике, значит, так и есть. За замечания надо наказывать, чтобы мы не распускались.

— Он правильно дал в морду, — заключила Наташка. — Не надо его ругать.

Мое мнение было и так понятно. Не доев манку, я поблагодарил маму и встал.

— Ну а что мне, радоваться? — возмутилась она. — Выслушивать теперь… — Она махнула рукой и помрачнела.

Я ее понимал, Никитичну по прозвищу Никитич даже родители боялись, ничего приятного нет в выслушивании ее претензий.

Вышли мы втроем, и нам навстречу ринулся очкарик Мишка из восьмого «А», с которым Боря раньше дружил. Маленький, головастый, с тонкой шейкой и вечными заедами в уголках рта и перхотью в желтых волосенках.

— П-привет! — обрадовался Мишка. — Можно с-с вами в шк-к-к… шкколу?

Борис тягостно вздохнул, но у него не хватило наглости прогнать приятеля поневоле. На брюках Мишки белел отпечаток стопы, судя по размеру, ее оставили младшеклассники. Наверное, вон те лысые пацанята, что сюда поглядывают. Второй класс тиранит восьмиклассника, стыд и позор!

Над Мишкой, как над Желтковой, издевались все — он был забитым настолько, что никогда не огрызался, молча терпел плевки и побои. Родители перевели его в другую школу, но стало только хуже, и он вернулся. А сейчас он вел себя, как собака, которой предстоит пройти по чужой территории: прибился к людям, с которыми его не тронут обитающие там стаи.

— Можно, — разрешил я.

— Ну зачем нам такой позор? — закатила глаза Наташка.

Пропустив обидное мимо ушей, мальчик поплелся следом, не надоедая нам разговорами.

Как же мне хотелось приехать в школу на мопеде! Но я понимал, что оставить его негде, и моего Карпа могут угнать или разбить из вредности. Ну и мы условились всей командой собираться возле шелковицы, чтобы идти в школу всегда вместе — пусть понимают, что, если тронут одного, его есть кому поддержать.

Все уже были на месте, Каюк прибежал последним и похвастался, кулаками протирая красные глаза:

— Я вчера полночи читал! Лит-ру готовил заранее. Хочу четверки и мопед. Поможете мне учиться?

— А потянешь? — засомневался Илья. — Ты ж три класса фигней страдал, у тебя в башке стерильно. Не видать тебе мопеда!

— Поможем, — пообещал я, — но предупреждаю: будет трудно.

Все зависит от того, не высушил ли он себе мозги клеем. Если соображалка у него работает, то нормально учиться Юрка сможет. Правда, по математике будет трояки таскать, но и это со временем поправимо. А если он уродился тупым, как Желткова или Карась, то тут ничего не поделаешь. Он рукастый, не пропадет. Хороший специалист всегда прокормит семью, будь то бухгалтер, профессор или автослесарь.

— Все в сборе? — спросил Илья, осмотрел собравшихся. — Саши нет. Где она?

Алиса пожала плечами.

— Проспала, наверное. Она может.

Бежать ее будить было поздно, и мы направились в школу, разделившись и разойдясь по кабинетам уже в здании школы. Расписание еще не составили, вывесили временное, мы переписали его себе в дневники, заметив, что сегодня четвертым уроком 9 «Б» поставили биологию. Значит, на большой перемене надо в библиотеку за учебником.

А сейчас у нас русский, который ведет Вера Ивановна — увлеченный и искренний человек. Учитель с большой буквы, которая всей душой за нас переживает. Она чуть старше нашей классной, но ей нет тридцати. Все-таки учитель — не профессия, а призвание.

Русский был в двадцать втором кабинете, на втором этаже, в самом конце левого крыла, возле учительской. Наверняка меня там уже ждут люмпены полным составом. Под ложечкой похолодело от дурного предчувствия. Не трусить, Пашка! Они чувствуют страх, а ты сильнее и умнее. Пусть трепещут. Тем более ты не один.

Но ведь это еще сложнее! С меня берут пример друзья, и если я натуплю и облажаюсь, будет большое разочарование. Авторитет, он ведь почти хрустальный, уронишь — вдребезги разобьется.