— Карась, твою мать, плыви сюда, а то забор снесем! — заорал Минаев и аж заулыбался, так ему нравилось быть сильным и уверенным в себе.

— Я не хотел, они меня заставили! — начал оправдывать Карась свое школьное выступление в роли обезьяны.

— Бить не будем, чесслово! — пообещал Рамиль. — Мы ваще не обижаемся. Дело к тебе. Считаю до трех. И раз, и два, и…

— Иду! — обреченно крикнул Карась и появился на пороге, подбежал к забору и со скрежетом отодвинул лист жести. Оказалось, это у них такие ворота. Вид Карась имел, как провинившийся пес, и готовился принимать побои.

— Катя дома? — спросила Гаечка тоном смотрительницы женской тюрьмы.

Карась обернулся к сараю, подвигал надбровными дугами, лишенными волос.

— Нет, — ответил он после секундного промедления.

— Мы не будем тебя бить, не ссы! — крикнула Гайка прячущейся в доме Карасихе, осмелев и почуяв ее страх. — Поговорить надо. Честно. Просто поговорить.

Карась снова обернулся, и мне показалось, что в доме колыхнулась занавеска. Гайка заорала:

— Катька, мы знаем, что ты там! Выходи! Иначе все узнают, что ты…

Рамиль, который на полголовы ниже Карася, прижал его к забору и прорычал:

— Говори, сука, дома ли…

— Выхожу, ля! — крикнула Карасиха и вышла ступила на порог — нескладная, мосластая, словно собранная из запчастей, неподходящих данной модели человека, подогнанных кое-как. — Отпусти его, малой.

Рамиль шагнул назад, Карась шуганулся в сторону и поплелся домой, Карасиха же к нам идти не спешила.

Мы остались за забором, Гаечка ступила во двор и сказала:

— Я тебя ждала, между прочим. И сейчас жду. Зассала?

— Я что, больная к такой толпе идти?

— А втроем на одного — нормально? — парировала Гаечка. — Или сюда, тебя не тронут. Поговорим хотя бы и все решим.

— Если я тебя нахлобучу, они ж меня порвут… — засомневалась Карасиха

— Ты глухая или тупая? Они тебя не тронут. Они хотят убедиться, что все будет честно, потому что именно ты подговаривала девок, чтобы напасть на меня втроем.

— Звездеж!

Я не выдержал, шагнул к Гаечке и сказал Карасихе:

— Именно — звездеж! С твоей стороны. Ты съезжаешь, а мы все видели, как вы втроем терлись возле Сашиного дома, а потом драпанули оттуда, теряя тапки. Короче, или ты идешь сюда, и вы выясняете разногласия, или завтра вся школа узнает, что ты струсила принять вызов один на один.

— Где гарантии, что меня не порвут, когда я ей глаз на жопу натяну?

— Мое слово — вот гарантия.

— Бред! — тряхнула головой Катька.

— Для того, слово кого ничего не значит, конечно бред. Но не все такие, как ты, — проговорил я. — Если ты не приходишь к нам на счет «пять», победа автоматически присуждается Саше. Начинаю. И раз, и два…

Карась, остановившийся в середине двора, выложенного досками, подбежал к сестре, что-то ей горячо зашептал.

— Какое, нафиг, мнение ты имеешь? Тьфу, дебил!

Тем временем я неспешно считал:

— И четыре, и…

— Ладно! — сдалась Карасиха и зашагала к нам.

Гаечка сжала мою руку, уставилась на Карасиху, которая шла, будто на эшафот. Я смотрел на нее и думал, до чего же она, мягко говоря, не вписывается в каноны красоты. Торс без намека на талию или грудь, грудина чуть вдавлена, спина широченная, туловище слишком длинное для таких ног, х-образных, мосластых, с острыми коленками и пространством между бедрами, как у козы.

Выпуклый каплеобразный лоб, лысые надбровные дуги, выпученные глазные яблоки, затянутые веками так, что от глаз осталась щелочка. Массивный нос с кончиком, свисающим до нижней губы. Рот, как у жабы, и если у ее брата губы мясистые, то у Катьки — тонкие. Жиденьки серые волосята, под которыми просматриваются синие вены.Как-то даже жаль ее стало.

Она, конечно, бодрилась, выпячивала грудь, но в глубине глаз плескалась паника. По-хорошему, ее стоило бы наказать, но это не моя война, а Гаечкина, ей и решать, драться или спустить ситуацию на тормозах.

— Какие у тебя ко мне предъявы? — Голос Гаечки звучал уверенно, а трясущиеся руки она убрала за спину.

— В смысле? — Карасиха распахнула веки, и показалось, что ее выпуклые глаза выпадут из глазниц.

— Харэ косить под дуру, — с нажи мом сказала Сашка. — Все знают, что ты меня пасешь. А раз так, значит, у тебя ко мне претензии. Слушаю внимательно. Что ты имеешь против меня? Что ты мне предъявишь?

Ясно было — ничего, и Карасиха тщетно пыталась придумать хоть что-то, ее глаза бегали.

— Ага. Все видят: тебе нечего мне предъявить. Значит, либо ты публично извиняешься за все оскорбления, либо я бью тебе морду за несправедливый наезд.

— Справедливо, — сказал Илья из-за забора. — На бой ты не пришла, тем самым признав свою вину и право Саши тебе накостылять.

— Вас же толпа! — возмутилась Карасиха. — Что я, дура?

Карась, застывший в середине двора, не решался ни уйти, ни вмешаться в конфликт.