Грабить и воровать перестанут так повально. Гопники в столице переведутся, останутся только в заповедниках на выселках. И такой прекрасный безопасный мир накроется медным тазом! В моих силах этого не допустить.

С улицы потянуло табаком, в гостиной чихнул Каюк. Я заглянул в комнату: зажав уши ладонями и качаясь вперед-назад, он что-то учил. Ощутив мой взгляд, Юрка обернулся, открыл уши и отчитался:

— Таблицу умножения вызубрил! Теперь, вот, стих.

— С каждым днем ты все ближе к мопеду! — ободрил его я и, сунув тетрадь под мышку, отправился в летнюю кухню, где обычно проходили совещания у нас с бабушкой.

Она курила, привалившись к стене дома. Смеркалось, и в безветрии веревки дыма тянулись вверх, окольцовывая горящую лампочку и разгоняя насекомых. Я еще раз подивился бабушкиному сходству с Наташкой. Как будто смотришь на сестру и видишь ее через сорок лет.

— Устала я, — пожаловалась она, выпустив дым. — Прими товар, на вокзал отвези, проконтролируй, проводникам заплати. Утром через день — расфасуй, раздели. А еще ж скотина! Если бы не Юрка и Лешка, загнулась бы. Мне ж не двадцать лет. И не сорок. Но деньги хорошие, жаль отказываться, и тебе помочь хочется, и Ольке моей бестолковой. Ты уж прости, что так о матери. — Помолчав немного, она улыбнулась, и щеки расчертили морщинки. — Лешка какой красавец стал, а! Приятно смотреть, как человек за ум берется!

— Это в твоих руках все расцветает. И дядь Леша, и Юрка, — сделал комплимент я. — Ты ж спасла Юрку-то.

На ум пришла его спившаяся мать, и настроение испортилось. Словно в душе каракатица выпустила чернильное облако.

— А он теперь меня спасает. — Бабушка посмотрела на дверь, отлипая от стены, и хитро подмигнула. — Идем, покажу кое-что.

Пошли мы не в кухню, где бормотало радио, а в погреб. Бабушка открыла дверь, включила свет, я спустился по ступенькам и присвистнул: вдоль одной стены громоздились ящики с крупным розовым виноградом, кажется, этот сорт называется кардинал, вдоль другой — с отборными грушами. Прямо напротив входа и до самого потолка — ящики с фундуком. Навскидку там было не меньше тридцати килограммов.

— Днем на улицу выношу, просушиваю. Ночью — роса, приходится убирать.

— И во сколько тебе это обошлось? — спросил я.

— Ни во сколько, — усмехнулась она. — Почти.

— Это как? Научи!

Бабушка похлопала пыльные трехлитровые банки с самогонкой, стоящие на полке.

— Вот она, родная. Валюта моя жидкая. Идем, еще кое-что покажу, чтобы ты не думал, что бабка просто так жалуется. И да, деньги у меня, которые дед передал. Конверт не вскрывала.

Мы обошли погреб.

Там, где он примыкал к дому, выстроились десяти- и двадцатилитровые стеклянные емкости, освещенные отблеском света, льющегося из кухни через окно ванной. От емкостей из залепленных пластилином крышек тянулись трубки капельниц в таз, где от выделяющегося углекислого газа вода чуть ли не кипела, качая мух, что не смогли добраться до браги. А может, надышались и попадали.

— О-го-гошечки у тебя лаборатория!

Махнув рукой, я отогнал от лица стайку винных мушек. Это ж нужно перемыть емкости, отделить ягоды от гребней, измельчить. Потом через три дня — отделить сок от жмыха, все перелить, герметично закрыть… Скорее всего, в жмых бабушка добавит воды и сахара и поставит бродить повторно. А в первых числах октября ей надо будет выделить два-три дня, чтобы получить спирт. Бррр! А тут шесть десятилитровых бутылей, четыре двадцатилитровые.

— У бригадира твоего сменяла виноград на самогон, — сказала бабушка. — Я так поняла, он знает, где брошенные виноградники. Правда, это «молдова», но на перегонку пойдет. Самогонку же меняю на фундук, местная алкашня мешками тащит. А у тебя, кстати, как улов?

— Сорок килограммов фундука, — повторил я. — И еще армянка дала на пробу чурчхелу. Надо деду передать, посмотреть, как пойдет. Фрукты закончатся, можно попробовать возить сладости, которые не портятся.

— Вот ты неугомонный! Мне надо огород копать, а опять с тобой чуть свет ехать.

— Так сделай дяде Леше доверенность на управление транспортным средством, будем без тебя кататься, — сказал я и, увидев хищный бабушкин прищур, понял, что ерунду спорол.

— Колину машину не отдам! Ни за какие деньги! Не доверю.

Интересно, сколько сейчас стоит «копейка» или «Москвич»? В районе штуки баксов, у меня уже есть столько, а без машины сложно. Но жаба давит спускать все заработанное на ведро с болтами. Чтобы бабушку не мучить, можно условиться с Канальей ездить в областной центр на электричке, а по точкам — на автобусах и трамвае. А там и «Запорожец» можно купить…

Или… Смог же Каналья собрать мопед! Значит, он и убитую тачку восстановить может, и обойдется это гораздо дешевле, чем если покупать машину на ходу. К тому же, если вкладывать деньги постепенно, это будет не так ощутимо. Нужно поговорить об этом. И об автомастерской.

— Мама боится увольняться, — сказал я. — Она ведь нам нужнее. Там ее только обирают и унижают. Может, хоть тебя послушается, если попытаешься ее убедить…

— Ой, да бесполезно. Чуть что, сразу в рев, — махнула рукой бабушка. — Она бестолковая, больше с ней возиться придется. Сидит в своей поликлинике — вот пусть и будет под присмотром.