Шрифт:
И что вы думаете? Нашли!
В конце концов он звался Эверетт С. Марм — не Бог весть кто, просто человек, начисто лишенный чувства времени.
— Покайся, Арлекин! — сказал Тиктакщик.
— Иди к черту, — презрительно ухмыльнулся Арлекин.
— Вы опоздали в общей сложности на шестьдесят три года, пять месяцев, три недели, два дня, двенадцать часов, сорок одну минуту, пятьдесят девять секунд, ноль целых, запятая, три шесть один один один микросекунды. Вы исчерпали все, что могли, и даже больше. Я отключу вас.
— Пугай других. Лучше умереть, чем жить в бессловесном мире с пугалом вроде тебя.
— Это моя работа.
— Ты слишком рьяно за нее взялся. Ты — тиран. Кто дал тебе право гонять людей туда-сюда и убивать их за опоздание?
— Вы неисправимы. Вы не вписываетесь.
— Развяжи меня, и я впишусь кулаком тебе в морду.
— Вы — нонкомформист.
— Раньше это не считалось преступлением.
— Теперь считается. Живите в реальном мире.
— Я ненавижу его. Это кошмарный мир.
— Не все так думают. Большинство любит порядок.
— Я не люблю, и почти все мои знакомые — тоже.
— Вы ошибаетесь. Знаете, как мы вас поймали?
— Мне безразлично.
— Девушка по прозвищу Красотка Элис сообщила нам, где вы.
— Врешь.
— Нет. Вы раздражали ее. Она хотела быть как все. Принадлежать к системе. Я отключу вас.
— Так отключай и нечего со мной спорить.
— Я не отключу вас.
— Идиот!
— Покайся, Арлекин! — сказал Тиктакщик.
— Иди к черту.
Так что его отправили в Ковентри. А в Ковентри обработали. Так же, как Уинстона Смита в «1984» — книге, о которой никто из них не слыхал, но методы эти очень стары, их и применили к Эверетту С. Марму; и однажды, довольно долгое время спустя, Арлекин появился на экранах, озорной, с ямочками на щеках, ясноглазый, совсем не с тем выражением, какое должно быть после промывания мозгов, и сказал, что ошибался, что очень, очень хорошо быть, как все, успевать вовремя, хей-хо, привет-пока, и все смотрели, как он говорит это с общественных экранов размером в целый городской квартал, и рассуждали про себя, да, видишь, значит, он и впрямь был псих, такова жизнь, надо подчиняться, потому что против рожна или, в данном случае, против Тиктакщика не попрешь. И Эверетта С. Марма уничтожили, и это большая жалость, памятуя о том, что сказал раньше Торо, но нельзя приготовить омлет, не разбив яиц, и в каждую революцию гибнет кто-то непричастный, но так надо, потому что такова жизнь, и если удастся изменить хоть самую малость, значит, жертвы были не напрасны. Или, чтобы уж совсем понятно:
— Э-э… извините, сэр, не знаю, как и э-э… сказать, но вы опоздали на три минуты. График немного э-э… нарушился. — Чиновник боязливо улыбнулся.
— Чушь! — проворковал из-под маски Тиктакщик. — Проверьте часы.
И мягкой кошачьей походкой проследовал в свой кабинет.
Заметки о покорении.
«Invasion Footnote». Перевод: Н.И. Яньков.
Ах, да, дружочек, тайное послание для тебя здесь очень хитрое. Как сказал Конфуций, «Можно научить внешним атрибутам Мастера, но нас нельзя его дух его гений вложить в другую голову». Если быть абсолютно откровенным, то у меня с этим большие затруднения. Потому что в этой истории нет ничего глубокого, значимого, из чего можно было бы сделать какие-то глубокие выводы. И может быть, урок для нарушителя спокойствия заключается в том, чтобы на моем примере он понял, когда нужно перестать нести чушь, заткнуть рот, перестать умничать и просто признаться, что в этой маленькой истории нет ничего особенного.
Сим стоял в своем бункере почти бесшумно. Он стоял тише, чем мог бы стоять любой человек, но это было только потому, что он не был человеком. Пустая, бесстрастная гримаса его рта-решетки казалась чем-то отдельным от всего остального, что сходило за лицо.
На том месте, где у человека были бы глаза, горели флюорографические точки, установленные на шарнирах; на месте носа торчал шарик для улавливания запаха; звукосниматели, похожие на металлические наушники, находились несколько ниже, чем уши у человека; а с правой стороны над ухом возвышалась проволочная рамочная антенна. Круглая, массивная голова. Робот стоял, поблескивая, в своем бункере. Он сиял внутренней мощью своего энергетического пакета; он сиял так, как его создатель и не подозревал, что он может сиять. Его глаза отбрасывали кроваво-красные тени на гигантскую грудь, а изнутри, там, где у человека был бы живот, где в его металлическом теле располагался мозг-компьютер, доносился приглушенный гул пульсирующей энергии.
Сим — так звали робота. Самодостаточный интегрирующий механизм, способный интегрировать гораздо больше, чем предполагал его создатель.
Он стоял тихо, если не считать жужжания и пульса в его внутренностях. Звуки, доносившиеся изнутри, были физическими побочными эффектами психометрической энергии, которую изливал его разум.
Из его желудка непрерывно поступали телепатические команды роботам-работягам. Сейчас эти его мысленные распоряжения поддерживали режим уборки. Он не должен был позволить Джергенсу понять, что роботы действовали независимо от той программы, которую Джергенс в них заложил.
Джергенс не сразу создал Сима. Он прошел несколько этапов создания автомата, сначала создав крошечных компьютеризированных «крыс», которые пробирались по лабиринтам в поисках «еды». Затем он взялся за что-то более сложное. Он сконструировал маленьких роботов-работяг, мозг которых был настолько примитивен, что они могли лишь производить уборку в комнате.
Затем он сконструировал Сима.
И сконструировал его лучше, чем он предполагал.
Возможности Сима оказались значительно больше тех, на которые рассчитывал профессор Джергенс. Профессор, сам того не подозревая, создал мыслящую, целеустремленную сущность, гигантским образом перешагнув через сотни промежуточных улучшений.