— Пью. В одиночестве. Тебе это знакомо? — по тихому голосу была понятна степень её опьянения. Ещё и говорила об одиночестве. Исходя из ситуации, в которой ей приходится быть, я понимаю её желание выпить.

— Хотя что ты знаешь об одиночестве, — она отчаянно развела руками и продолжила:

— Весь из себя деловой, строгий и красивый. Ты окружен вниманием, и не только женским. Все хотят быть рядом с богатым мужчиной, который обеспечит их жизнью мечты, — бурчала она, смотря перед собой. Я не мог сдерживаться, смотря на то, как она страдает. Огородить себя от неё. Мне нужно делать всё, чтобы она подписала бумаги и план Андреаса оказался исполненным. Никакой жалости, влюблённости и страдания.

— Богатство может изолировать, не каждый готов видеть во мне человека, а не карман с деньгами, — ответил ей, заставляя бледное личико поднять на меня глаза. Они были зелёными и большими, выразительными и яркими. Они напоминали свежие отцветавшие листья весной.

— Ты прав, — Тереза о чем-то глубоко задумалась, делая привлекательную мордашку и хмуря брови. Я так редко видел улыбку на этих губах, что грудную клетку защемило.

— Почему ты напилась? — спросил я, проходя в зал и снимая с себя пальто. Меня раздражал её характер до ниточки, пропитанный упорством и сопротивлением. Она могла специально сделать что-то назло мне, как например, подкупить одну из горничных, чтобы та снабжала её информацией. Но мои горничные проходят жестокий отбор, прежде чем встретиться с рыжеволосой бестией. Про листы бумаги я знал и позволил ей поступить дипломатично.

— Мне снился плохой сон, а ещё я устала. Я устала от неизвестности, тревоги и скучаю по родителям. Я не знаю какого им, как они без меня и как дела у Дороти. Она не сможет без меня долго, каждый раз просит у меня совета, ведь я старше и умнее. Но умнее ли я сейчас? Так легко оказалась украденной среди бела дня. Отец явно винит во всем себя, а я нахожусь здесь, пью алкоголь, сижу в одной ночной рубашке и бесстыдно сдалась, — высказалась она, удивляя меня своей откровенностью. Мне было искренне наплевать на её чувства, но странное чувство разгорелось в груди. Я не понимаю, какое. Я потёр переносицу, чтобы отвлечься. Я забывал, что передо мной в первую очередь находится девочка, которой было всего 20 лет. Эйвон с самого начала предупреждал меня, что Терезу будет слишком легко сломать, так как она юна. А девушкам в таком возрасте нужна подруга, шоппинг и клубы. Что же до неё, я забрал у Терезы всё.

— Иди спать, Тереза, — приказал я, как делал это всегда. Девушка обернулась на меня, и я увидел то, чего долго боялся. Глаза. Глаза полные боли, обиды, ненависти и злобы. В ней помещалось столько всего из-за меня, она винила во всём меня и правильно делала. Лучше путь она ненавидит меня, чем будет со мной.

— Спать? Я сплю по тринадцать часов в сутки, потому что мне нечем занять себя в доме. Я просыпаюсь утром и насильно заставляю себя поспать ещё хотя бы пару часов, чтобы не возвращаться в этот кошмар, — она обвела рукой дом. Я выдохнул, желая уйти отсюда поскорее. Она не выдержала собственных эмоций и резко встала с дивана, забыв про разбитую бутылку на полу. Её писк и гримаса боли заставили меня подлететь к ней за два шага, обхватывая маленькое тельце на руки. Я сжал её талию, другой рукой держа за ноги и осмотрел лицо. Она кусала свою пухлую губу и не поднимала на меня глаз.

— Дура! — выкрикнул я, желая проучить её, словно ребёнка.

— Соглашусь, потому что мне больно, — прохрипела она и я бросил гневный взгляд на её стопу, по которой струйкой бежала кровь. Я мысленно закатил глаза и усадил её на кресло, бережно выставив ногу на стеклянный столик.

— Не двигайся, — приказал я и вышел в ванную за аптечкой, где лежало все необходимое для обеззараживания её ноги. Она послушалась меня, молча теребила край своей рубашки. Возможно, из-за выпитого алкоголя, он подействовал на неё как обезболивающее. Я сел на кресло напротив, положив её ногу на свои для удобства. Она дёрнулась, когда моя горячая рука прикоснулась к её холодной конечности. Я старался избегать тактильного контакта с ней и до этой ночи у меня это идеально получалось.

Кровь. Осколки. Писк боли. Все было мне так знакомо, будто я переживал это не 10 лет назад, а вчера.

— Пожалуйста, будь нежнее, — умоляла она, когда я смочил вату антисептическим средством.

— Знаешь, в тебе достаточно алкоголя, чтобы обеззаразить ногу самой, но я делаю это для твоей же безопасности. Поэтому будь добра, заткнись, — грубо ответил я, получая её хмурые брови. Конечно же, она не заткнётся.

— Мне больно, а для моей безопасности, ты мог бы отвлечь меня разговором, чтобы я не упала в обморок от вида крови, — сказала она пьяным голосом, намекая на дурацкий жест всех женщин. Падать в обморок.

— Ты жила со мной достаточно, чтобы выяснить, что я не особо разговорчивый, — ответил я, продолжая протирать маленькую стопу Терезы.

— Сделай исключение, — улыбнулась она. Как быстро в ней меняется настроение, я поражён.

— Нет.

— Тогда буду говорить я и поверь, я могу часами разговаривать. Но живя со мной месяц, ты конечно же, не знал об этом, — упрекала меня девушка, скрещивая руки на груди. Я бросил мимолётный взгляд на её грудь, которая от сомкнутых рук приподнялась. Черт. Ещё и её до чёртиков стройные ноги, по которым взгляд бегает автоматически.

Она разговорчива. Но не со мной. С Эйвоном она могла говорить о фильме, который они посмотрели, часами. И это действительно утомляло, когда, находясь в своём кабинете, я слышал её голос. Эйвон такой же, стоило кому-то упомянуть его любимую тему, его не остановить.

— И так, лошади. Каждые выходные мы с Эйденом отправлялись кататься на лошадях, потому что это было моим хобби. Мой Сафир имеет очень стойкий, сильный и отверженный характер. Хотела бы я сказать, что он весь в меня, но нет, — она опустила голову и грустно улыбнулась. Я взял бинт и молча начал бинтовать её стопу. Мужское имя с её уст заставила сжать стопу девушки чуть сильнее. Она мне никто, но я злился на любое проявленное мужское внимание к Терезе, будь это мой разговорчивый охранник или садовник, который стрижёт кусты в передней части дома.