Когда гаснет свет, я сразу же понимаю, что что-то не так. Хотя он должен быть притушен по сюжету. Потому что свет гаснет не только на сцене, но и в оркестровой яме. Именно поэтому музыканты замолкают.

Бывает всякое... Техника может подвести. И я бы, пожалуй, поверила в это, если бы не ждала Алишера.

И плечи мои сразу сжимаются, уходя вперёд. Съеживаюсь…

Слышу шорох и шепотки за спиной от кордебалета с дальнего края сцены.

– Держим мизансцену!
– негромко отдает команду режиссер.

Сердце грохает в груди, я замираю от первых симптомов панической атаки.

Нет! Делаю глубокий вдох, задерживаю дыхание. Распрямляюсь, удерживая спину, сейчас вспыхнет свет. Должен!

Здесь рядом отец и охрана, прямо передо мной в зале сидит Диляра и полный зал ее людей. За спиной - много танцоров.

Свет не вспыхивает. Хотя для запуска генератора достаточно десяти секунд.

Нет, что-то не то... А я ведь даже не смогу закричать, если что-то!..

И я разрываюсь между тем, чтобы сорваться с места и вбитым с детства вместе с кровью и потом "Show must go on!"***

– Господа, минуту терпения, у нас техническая неполадка. Пожалуйста, оставайтесь на своих местах.

Мне кажется, что параллельно с этим голосом я слышу свое имя.

Дёргаю головой. В полной темноте мне кажется, что это Гордей.

Отменив паническую атаку, мое тело превращается в тревожный сенсор. И сердце начинает трепетать.

– Божена!
– громче.

Разве может он быть здесь?!

– Божена, твою мать!..
– совсем рядом.

Дергаюсь на голос, врезаясь в него как в скалу. Он подхватывает, не позволяя отлететь и упасть.

Чувствую, как крепко сжимаются его объятия.

Он дёргает меня в сторону, чуть оттаскивая.

Мой висок прижимается к его челюсти. И... Я не чувствую щетины. Все гладко. Как у Алишера.

Под моей ладонью - гладкая рубашка и полы пиджака.

Ахнув от ужаса, начинаю отбиваться.

Мне кажется, я слепну даже в непроглядной темноте сцены.

– Нет-нет-нет!!
– задыхаюсь.

– Тихо! Черт! Это я...
– стискивает меня так, что не шевельнуться.

Он?!

Замерев, трясущимися пальцами веду по лицу. Шрам на месте. А щетины и правда нет.

– Это правда ты?!..

– Я...
– горячий выдох мне в кожу.

Истерично смеюсь и рыдаю одновременно, вжимаясь лицом ему в шею.

– Ты...

– Ч-ч-ч...
– его губы скользят по моей брови.
– Уходим.

Люди начинают включать телефоны, везде мерцают экраны. И за кулисами тоже.

– Тебе нельзя тут...
– шепчу я.
– Сейчас включат прожектор, я должна быть в центре.

– Нет!
– резко и агрессивно цедит он.
– Уходим.

Оттаскивает ещё на пару шагов.

– Гордей!..
– несмело сопротивляюсь я.
– Ты что?..

И прожектор вдруг вспыхивает. Вместе с софитами. Оглушающий треск, переходящий в перезвон.

И я чувствую, как лечу в сторону, в руках Гордея. Мы падаем на пол, я оказываюсь под ним. Больно бьюсь головой об пол. От веса его тела дыхание выбивает из лёгких.

Все приходит в движение. Перезвон заканчивается.

– Стекло прожектора лопнуло!

– Закройте кулисы!

Конферансье вежливо оправдывается перед публикой, объявляя технический антракт. Из динамиков в зале играет классическая музыка, чтобы заглушить шум на сцене.

Я вижу громоздкие ботинки СОБРа. И слышу специфические стальные звуки, возводимых предохранителей оружия. На Гордея наставляют винтовки.

– Отставить...
– тихий голос отца.
– Это Ершов. Какого хера он смог проникнуть на сцену, а?!

– Ты в порядке?
– поднимается на локтях Гордей, заглядывая мне в лицо.

– Кажется...
– шокированно шепчу я.

Он поднимается, стряхивая с себя осколки, поднимает меня.

– Какого черты ты здесь?!
– злится отец.

На лице контрастные пятна.

– Пришел на балет, - пожимает плечами.
– Мест в партере не было, с балкона не видно нихрена. Ну и... Я остался в проходе. Свет погас. Я... интуитивно среагировал.

– Хитрая сука...
– стучат каблуки.
– Ну конечно он не здесь!

Оглядываемся. Диляра поднимает один массивный осколок.

Основная масса самых громоздких упала в центр, где я должна была стоять.

– Не убило бы...
– демонстрирует она толстое острое стекло.
– Но ранило бы прилично. И что тогда по его плану?