Встав на носочки, льну ближе. Обнимаю твёрдые плечи, обтянутые белой хлопковой футболкой. Пытаюсь вытеснить кадры той самой ночи в гостиной нахлынувшей страстью, объятиями и жаром, который копится между нашими телами. Получается слабо. Я без конца вспоминаю, как муж трогал и трахал другую. Дарил ей удовольствие, наслаждался сам.

В ушах звенит, а пальцы невольно сжимаются в кулаки. Я вцепляюсь зубами в нижнюю губу Наиля, ревнуя и умирая от ощущений.

Он был охренеть каким сексуальным в своей расслабленной позе и с затянутым поволокой взглядом. Глубоко дыша, сжимая бёдра Насти и насаживая её на себя в ожесточённом и безумном ритме.

Я смотрела и разлеталась на ошмётки. Текла, злилась, ненавидела и любила просто до одури.

Во рту ощущается лёгкий металлический привкус крови, который заводит сильнее, чем когда-либо. Возбуждение усиленно несётся по венам, вызывая перед глазами цветные вспышки и блики, а ревность, оплетающую внутренности, я упрямо направляю в другое, правильное русло.

Сняв с мужа футболку, трогаю горячий живот и царапаю кожу. Греюсь. Получаю то, что хотела.

Наиль не отстает и болезненно впивается зубами в нежную кожу шеи, наверняка оставляя засос.

Молния на моих брюках резко едет вниз, ткань сползает по ногам на холодный кафель. Стринги натягиваются в сильных мужских руках до треска, вскрика и протяжного стона.

Я ничуть не протестую. Развожу ноги шире и запрокидываю голову, глядя в белоснежный полоток и чувствуя пальцы на лобке, уже отчаянно влажных складках и клиторе.

— Хуй хочешь?

Надтреснутый голос вызывает россыпь мурашек по всему телу, а сердце колотится трепетным предвкушением, когда в меня проникают пальцы, имитируя быстрые и нужные движения, отдающиеся сладкой болью между бедер.

Я заторможенно киваю, требуя больше, глубже и сильнее. Падаю животом на стиральную машинку, роняю флакончики и кремы. Зажмуриваю глаза и изнываю от нетерпения.

Наиль вдавливает меня в твёрдую поверхность, фиксирует и, обхватив член у основания, входит внутрь с хриплым облегчённым выдохом. Растирая капли пота по позвоночнику. Двигаясь мощно, до упора.

Вытесняя воспоминания, прогоняя сомнения. Нагнетая напряжение в теле и заставляя взорваться от удовольствия в первые же секунды близости.

Мама старательно занималась моим образованием, но к окончанию школы так и не научила управляться с бытом, взвалив все обязанности по дому на свои хрупкие плечи. Главной моей задачей было получать высокие оценки, развиваться в спорте и творчестве. На этом всё.

Когда я поступила в университет, то выживала на домашних передачках. Хватало ровно на неделю, а если нет, то выручала студенческая столовка, где вкусно и дешево кормили.

Самое интересное началось тогда, когда я резко выскочила замуж и по-настоящему окунулась во взрослую жизнь. Это был сложный период, который до сих пор вспоминаю с неким содроганием. Оказалось, я не знала, как подступиться к плите, а когда всё же пробовала, то блюда получались настолько несъедобными, что хотелось буквально рыдать от обиды.

Наиль дегустировал всё. И пересоленный суп, и разваливающиеся котлеты, и пригоревшую кашу. Ни разу не жаловался, но было и так понятно, что ему не по душе. Он готовил, когда физически мог и успевал. Так и перебивались. Ситуацию помогла исправить Галина Сергеевна, окрепнув после болезни и принявшись меня учить. Поначалу я злилась и раздражалась, слушая советы и подсказки. Затем — была благодарна.

Свою дочь я воспитываю иначе. Высокие оценки — это ещё не всё. Можно быть умницей и отличницей, но абсолютно неприспособленной к жизни. Затем похерить учёбу и забеременеть. Как я, например.

На бытовом уровне в свои девять лет Мышка уже превосходит меня в двадцать. Она может вымыть посуду, пропылесосить комнату. Самостоятельно приготовить овсянку, омлет, гренки и простой салат. Разогреть готовую еду. И что самое главное — она сама проявляет интерес и обожает хозяйничать на кухне вместе со мной. Это что-то вроде традиции. Особенно по выходным.

— В нашей новой квартире много-много места для того, чтобы выпекать пирожки, — воодушевлённо проговариваю, добавляя в миску муку. — А ещё там крутая духовая печь, просторные столешницы и даже кухонная машина, которая сама месит тесто.

— Так же неинтересно, — хмурит бровки Маришка.

— Зато легко!

Не увидев в детском взгляде ни единой искры, отчаянно пытаюсь разжечь её, расписывая все прелести нашей новой жизни.

Ты обязательно привыкнешь, малышка. Быстрее, чем я. Всей душой полюбишь огромный суетной город, научишься в нём ориентироваться и не будешь чувствовать себя белой вороной. Никогда. Я сделаю для этого всё возможное.

— Жаль, что с собой нельзя перевезти подружек и бабулю.