— Могу ли я, как адвокат вашего мужа, ознакомиться с этим документом? — поинтересовался я.

— No, — отрезала Анита.

Мы говорили еще полчаса, хотя мне было ясно, что добиться от этой женщины нужной информации не удастся.

— Анита, — сказала неожиданно Ревекка, прервав на полуслове мой монолог о правах, предоставленных законом штата Техас осужденным на смерть. — Все это чепуха, дорогая. А вот если вы не узнаете точное время казни вашего любимого Стива…

Впервые за время нашего разговора я увидел, как эта женщина вскинулась:

— No faltaba mas! — воскликнула она. — Об этом сообщают по радио, я знаю! Это показывают по телевидению! Я увижу это!

Она несколько раз повторила «это», прежде чем до меня дошло, что Анита имеет в виду демонстрацию в прямом эфире процесса казни осужденного на смерть преступника. Когда лишали жизни Мак-Колина, это видели миллионы людей, и, на мой взгляд, не было передачи более гнусной — я не понимал, какое удовольствие (именно удовольствие, я точно знаю, я видел этих упырей, наблюдавших за казнью по большому ящику в ресторане на девятой улице) получают люди, когда на их глазах убивают человека; негодяя, убийцу, но все же не бабочку, не муху, не таракана какого-нибудь. В шестнадцатом веке парижане с полуночи собирались на Гревской площади, чтобы присутствовать при сожжении еретика или повешении вора — но в те времена, возможно, не было других развлечений?

Я всегда был против публичности, я был против и смертной казни как таковой, но изменить закон не в моей власти, с этим я готов смириться, но как, черт побери, понять жену осужденного, которая ждет-не дождется, когда ЭТО покажут по телевидению в прямом эфире?

— Вы ненавидите мужа? — вырвалось у меня.

— Я люблю Стива! — сказала Анита с таким пылом, что сомневаться в ее искренности мог бы лишь человек, абсолютно чуждый людских страстей.

Я видел, как улыбнулась Ревекка — похоже, она лучше меня понимала чувства этой женщины.

— Вы этого не увидите, — сказала Ревекка. — Прямая передача из тюрьмы будет отменена.

— No… — растерялась Анита. — No puede ser… Есть же правила.

Она была права — процессуальный кодекс штата Аризона, статья двести шестьдесят третья, предусматривал демонстрацию казни, — правда, там была оговорка: «Если общественность выразит протест, суд может принять решение, отменяющее демонстрацию». До сих пор общественность таких протестов не выражала.

— У адвоката есть возможность добиться отмены прямой трансляции, — продолжала Ревекка.

У меня не было такой возможности, и я собирался заявить об этом, но промолчал, встретившись с Ревеккой взглядами.

— Вы этого не сделаете… — пробормотала Анита.

— Синьора Матеуала, — сказал я мягко, — почему вам так важно видеть эту ужасную сцену?

— Я… — Анита не знала, что ответить, и я пришел ей на помощь:

— Вам важно знать, в какой именно момент душа вашего мужа расстанется с телом, верно?

— Я не буду смотреть! — закричала Анита, поднимаясь на ноги и гневно наставив на меня палец, будто лично я должен был включить рубильник или ввести ее мужу смертельную дозу яда. — Я увезу детей!

— Не понимаю, — сказал я. — Только что вы говорили…

— Дин, — Ревекка положила мне на ладонь свою руку, — вы еще не поняли, что Анита действительно любит своего Стива? И она не будет смотреть… Смотреть будут другие, потому что нужно точно знать момент… А если передачу отменят, то все сорвется. Верно?

— Si, — кивнула Анита.

— Вы не будете смотреть. Кто же будет? Кто эти люди?

Не так нужно было задавать вопрос, совсем не так. У Ревекки не было ни моего опыта общения с клиентами, ни достаточного терпения. До сих пор мы понемногу приближались к цели, я увел бы разговор в сторону, чтобы ослабить напряжение, а потом вернул в нужное русло… Нельзя иметь дело с дилетантами, сейчас Анита замкнется и ничего больше не скажет.

Анита хмуро посмотрела на Ревекку и одним словом поставила ее на место:

— Siga. Нам не о чем разговаривать.

Ревекка растерянно посмотрела на меня, ожидая моего вмешательства, но я лишь пожал плечами — разговор был безнадежно испорчен, не было смысла продолжать.

— Siga, — повторила Анита.

— Незачем было ехать, — сказал я после долгого молчания. — Она так ничего и не сказала. Правда, теперь у нас с вами больше шансов выжить — мы ничего нового не узнали, и, следовательно, не представляем опасности.

— Мы? — горько сказала Ревекка. Она смотрела куда-то в пространство, а я, то и дело к ней оборачиваясь, видел лишь ее профиль и высокую шею над прямым воротником.

Ревекка молчала, я тоже не проронил ни слова, обдумывая шаг за шагом наши поступки — Ревекки и свои собственные — и все больше утверждаясь в мысли, которая теперь казалась мне единственно возможной и объяснявшей все обстоятельства дела. Включая смерть Бертона. Включая и мою собственную смерть, если я сделаю шаг в неверном направлении.