— Я могу чем-то помочь? — вежливо поинтересовался я, понимая, конечно, что комиссар не стал бы тащиться ко мне в офис только для того, чтобы рассказать о проделанной работе.

— Есть две вещи… — протянул Эшер. — Вы вели дело Бойзена и проиграли его.

— Не наступайте на больную мозоль…

— И проиграли, — повторил Эшер. — Ричард Бертон нашел в Мексике жену и детей Бойзена, но на присяжных это не подействовало. Бертон погиб. Вы срочно улетаете в Бразилию, будто от кого-то прячетесь. Летите почему-то через Мексику, хотя до Сан-Паулу есть прямой рейс. Попытки найти вас в Бразилии успехом не увенчались…

— А вы пробовали? — поинтересовался я.

— Конечно, вы были нам нужны, как свидетель. Но удалось лишь узнать, что в Сан-Паулу вы пробыли час или чуть больше, в аэропорту ждала машина, которая увезла вас в неизвестном направлении. Действительно — в неизвестном. Дорожный патруль следов машины не обнаружил. Скрылись вы основательно. Значит, чего-то боялись. Мы оба с вами понимаем, что дело в Бразилии — прикрытие.

— Я получил за него гонорар…

— Да? Ваш банковский счет для меня закрыт, поверю на слово… Дальше. Бойзена приговаривают к смертной казни и в отсутствие адвоката быстро доводят дело до исполнения приговора.

— Очень быстро, — вставил я, надеясь, что мои слова подтолкнут комиссара к определенной мысли.

— Жена Бойзена с детьми погибают на своей ферме, — продолжал Эшер. — Что это — акт самопожертвования? Не смогли жить без любимого папы? Не проходит и суток, как вы возвращаетесь, и я замечаю, что бразильский загар к вам совершенно не пристал…

— Моя секретарша сказала то же самое, — кивнул я. — И знаете, вы оба правы. Я действительно ни разу не был на пляже. Дела, как вы уже говорили.

— В Бразилии легко загореть и не побывав на пляже, — заметил комиссар.

— Послушайте, — сказал я, демонстративно посмотрев на часы, — если у вас есть конкретные вопросы по одному из ведущихся вами дел, — задавайте. Дела, которые веду я, касаются только меня. Моей поездкой в Бразилию я нарушил закон?

— Нет, конечно. Доктор Рознер, давайте будем откровенны друг с другом. Возможно, вы ездили в Бразилию, возможно, нет. Ваша фамилия в списках пассажиров ни о чем не говорит, вы это прекрасно понимаете. Вы что-то знаете о Бертоне. Вы что-то знаете о Бойзене — что-то, что заставило вас отказаться от апелляции.

— От апелляции меня заставило отказаться личное требование Бойзена. Он был… странной личностью. И жена у него была странная, судя по рассказу Бертона. Устроила такой фейерверк, детей не пожалела… Ну и что?

— Я все думаю, — продолжал комиссар, — как связать в узел эти события.

— Что тут связывать? — раздраженно спросил я. — Не пойму, комиссар, в каком направлении вы копаете.

— О Господи, — пробормотал Эшер, вытащил из кармана платок и вытер затылок и шею: из окна, около которого он сидел, на него падал солнечный свет, но пересаживаться комиссар не думал, хотел держать меня в поле зрения. Неужели воображал, что я могу его пристрелить? Нет, конечно, он наверняка знал, что у меня нет оружия. Но если в моем столе лежал интересовавший полицию документ, то невольным взглядом я мог это выдать.

— О Господи, — повторил Эшер. — Я понимаю, что у меня нет против вас ровно ничего. Я не могу даже вызвать вас на допрос.

— А я могу попросить вас удалиться.

— Верно. И что прикажете мне делать? Доктор, в деле Бойзена было что-то, о чем не зашла речь на суде. Если я не узнаю, что это было, я не продвинусь в расследовании смерти Бертона. Я знаю, что вы это знаете. И не хотите мне помочь.

— У вас есть доказательства того, что я знаю больше, чем говорю?

— Нет, но…

— Тогда извините, комиссар, у меня много работы.

— О'кей, — Эшер оставил наконец свои попытки поймать меня на неловком движении или уловить нечаянный взгляд, поднялся и пошел к двери. — Если вы вспомните что-то, что может пригодиться в расследовании, — сказал он на пороге, — звоните в любое время.

— Непременно. Всего хорошего, комиссар.

Эшер вышел, и я слышал, как он в сердцах громко хлопнул дверью в приемной.

Странное посещение. Он действительно думал, что я начну выкладывать подробности своих отношений с клиентами? Эшер не мог так думать. Судя по вопросам, он не узнать хотел от меня что-то, а напротив, что-то хотел сказать, и ждал, когда я задам нужный вопрос. А я не задал. Я даже догадывался, какой вопрос Эшер от меня ждал. И я действительно хотел это спросить, но что-то удержало. Нет, не что-то, я прекрасно понимал, что, задав вопрос, спровоцирую комиссара продолжить логическую цепочку, оборвавшуюся для него в таком месте, которое он не мог восстановить без моей помощи.

И не нужно.

Вопрос я задам, конечно, но не Эшеру.

Ревекка так и не позвонила. Не было звонка ни ночью, ни утром, весь следующий день я просидел в офисе, как на иголках, звонили десятки людей — клиентов и просто знакомых, по обычному телефону и на мобильный, я дал интервью репортеру из «Аризона пост» и ведущему программы новостей Fox News, и, по-моему, к вечеру у меня начался жар — во всяком случае, чувствовал я себя отвратительно, голова раскалывалась, в груди что-то тлело, я отпустил Джемму, остался в офисе один, и на меня нахлынули воспоминания — банальное выражение, но они именно нахлынули, как волна на берег, и так же, как волна, откатывались назад, в подсознание. Ревекку я вспоминал почему-то в ее белой ночной рубашке, которую она надевала после того, как все заканчивалось, и мы оба начинали ощущать прохладу. В рубашке она была похожа на ангела, какими их изображают в детских книжках, и я как-то сказал, что ей нужно научиться играть на арфе.