Шрифт:
— Этот человек — настоящий псих, — сказал Джон Ворчун.
— Она сумеет с ним разобраться, — проговорил Джон Филей.
— Разве похоже на то, что она сумеет? — спросил Джон Змей.
— Она говорит так, будто умирает, — сказала Женева.
— Ей просто снится сон, — возразил Хват.
— Да ты посмотри на беднягу, — сказал Джон Змей. — Они ее мучают. Нам надо что-то делать!
— Думаю, он прав, — сказал Том. — Ей явно больно.
Выражение лица Кэнди становилось все более взволнованным. Шалопуто посмотрел на братьев Джонов, на Тома и Женеву, наблюдавших за Кэнди и отражавших ее боль на собственных лицах.
— Ты должен ее разбудить, — сказала Женева.
— Но что случится, если мы это сделаем? Она никогда такой не была, — ответил Шалопуто.
— Да, — пробормотала она. — Ты вынуждаешь меня усомниться в собственной интуиции.
— Что думаешь, Шалопуто? — спросил Том.
— Я думаю… — тихо начал он и, сделав глубокий вздох, продолжил: — Я думаю, что у нас нет выбора — надо довериться тому, что она делает.
— Не похоже, чтобы она это знала, — заметил Джон Змей.
— С ней все будет хорошо, — ответил Шалопуто. — Я в нее верю.
Глава 31
Стая
«И когда же я стала такой аппетитной?», подумала Кэнди. В последнее время она оказывалась блюдом в меню многих. Во-первых, атака зетеков, которые откусили бы у нее приличный кусок плоти, если б она их не прогнала. Затем, разумеется, Боа, намеревавшаяся заполучить новое тело, забрав у Кэнди энергию. А теперь самый невероятный вор из всех — ее собственный отец.
Машина, насколько она понимала, разглядывая ее краем глаза, пожирала видения. Нет, не видения: видения — это лишь образы, которыми пассивно наслаждаешься; машина забирала опыт, и опыт великолепный.
Все ее прекрасные переживания и воспоминания похищались, всасываясь в большие сосуды, стоявшие в центре аппарата. И машина вытягивала из нее не только одну жизнь — она забирала все жизни, которые Кэнди видела или чувствовала в Абарате. Ее любопытная душа так или иначе коснулась их всех, сделав своими духовными братьями. Они оставались с ней и после того, как их физические формы исчезали из виду: сюрреалистические жители улицы Марапоча; Джимоти, ведущий армию кошек тарри в бой против костяных существ на острове Простофиль; морские прыгуны на волнах Изабеллы. Она боролась с зетеками, с тварями Ифрита, уже не говоря о Тлене и его бабке.
Некоторые воспоминания были подобны ночным кошмарам, но она хранила их не без причины. Все они были частью нее, и она хотела их вернуть. Проживая этот опыт во всей его странности, она начинала лучше понимать себя. Если отец заберет их, то Кэнди, которой она стала — истинная Кэнди, — просто-напросто исчезнет.
— Этого… не… случится, — пробормотала она.
— Преподобный?
— В чем дело, Норма? — спросил тот, изучая показания машины-похитительницы.
— Девочка что-то сказала, Билл.
— Ты должна звать меня преподобным. Поняла, Норма? И я слышал. Просто мне все равно.
— По-моему, следует…
— Я сказал, что мне все равно. Стоп. Стоп! Это неверные показатели! — Он взглянул на Кэнди. В ее эфирном теле, где ожесточенно крутились Сочильщики, пульсировал свет. — Стой! Ты не можешь этого делать!
— Ты удивишься… тому, что я могу… делать…
— Смотрите! По-моему, ей лучше. Что бы с ней прежде не происходило, она это контролирует, — произнес Шалопуто.
— Ты должна умереть, — сказал отец. — Прекрати сопротивляться.
— Мои воспоминания об Абарате тебе не принадлежат!
— Она становится все возбужденнее, — проговорила Женева. — Взгляните, как быстро движутся под веками глаза. Она на что-то смотрит.
— Да, — сказал Шалопуто, который тоже пристально следил за движением ее глаз. — Такое впечатление, что она смотрит вниз.
— Может, на руки? — спросила Бетти.
Кэнди, спящая на пароме, продолжала цепляться за пустоту. Мышцы на пальцах натянулись, словно струны.
— Что это чудовище с ней творит? — пробормотал Том.
— Я родилась с Абаратом в сердце, — закричала Кэнди. — Я должна была там оказаться!
— Что ж, можешь больше не беспокоиться, скоро ты не вспомнишь ни слова.
— Я буду помнить его всегда, — возразила она. — Абарат. Абарат. Ты никогда не отнимешь его у меня. Абарат. Абарат. Аба…
Повторение этих трех слогов прервал голос, раздавшийся с другого конца церкви.
— Пап! Мне скучно! На улице ничего не происходит, — громко сказал Рики, входя в церковь и направляясь по проходу к алтарю.