— Сколько их здесь? — поинтересовался Марти.

— Взрослых? Девять. Пять самцов и четыре самки. Это Сол, — сказала она, указывая на пса, которого она все еще гладила. — Он самый старший и самый большой. Вон тот самец в углу — Джоб. Он один из сыновей Сола. Сейчас он не совсем здоров.

Джоб полулежал в углу клетки и с энтузиазмом вылизывал свои яички. Казалось, он понял, что стал центром внимания, потому что на какой-то момент отвлекся от своего туалета. Во взгляде, который он бросил на них, было все, что Марти ненавидел в этих животных: угроза, хитрость и едва скрытая обида на своих хозяев.

— Вон те сучки…

Две собаки взад и вперед ходили по клетке.

— …та, что посветлее, это Дидона, а потемнее, это Зоя.

Было странно слышать, что этих животных называют такими именами: они казались абсолютно неподходящими. И, наверняка, они обижались на женщину, которая их так окрестила; возможно, посмеивались над ней за ее спиной.

— Подойдите сюда, — сказала Лилиан, подзывая Марти, как будто одного из своих питомцев. Как и они, он подошел.

— Сол, — сказала она зверюге за сеткой, — это друг. Подойдите ближе, — обратилась она к Марти. — Он не может учуять вас там.

Собака опустилась на все четыре лапы. Марти осторожно приблизился к сетке.

— Не бойтесь. Подойдите прямо к нему. Дайте ему хорошенько принюхаться.

— Они чувствуют запах страха, — сказал Уайтхед. — Правда, Лилиан?

— Совершенно верно. Если они учуяли его в вас, они знают, что теперь вы — их. Тогда они беспощадны. Вам придется подойти к ним.

Марти приблизился к собаке. Пес злобно уставился на него. Он взглянул на него в ответ.

— Не пытайтесь переглядеть его, — посоветовала Лилиан. — Это делает пса агрессивным. Просто дайте ему почуять ваш запах, чтобы он мог узнавать вас.

Сол обнюхал ноги Марти, высунув нос сквозь сетку. Затем, очевидно полностью удовлетворенный, побрел обратно.

— Неплохо, — сказала Лилиан. — В следующий раз без сетки. И вскоре вы будете управляться с ним. — Ей доставляла определенное удовольствие растерянность Марти, он был уверен в этом. Но ничего не сказав, он последовал за ней к самому большому сараю.

— Теперь вы должны познакомиться с Беллой, — сказала она.

Внутри запах дезинфекции, застоявшейся мочи и шерсти был намного сильнее. Появление Лилиан было встречено еще одной непрерывной очередью лая и прыжков на сетку. В сарае был проход в центре, справа и слева от которого были клетки. В двух из них содержалось по одной собаке, обе сучки, одна из которых была значительно крупнее другой. Лилиан внушительно говорила обо всех деталях, когда они проходили мимо каждой клетки, — имена собак, их место в кровосмесительном фамильном дереве. Марти внимательно прислушивался ко всему, что она говорила, и немедленно забывал обо всем. Его мысли были уже заняты другим. Не присутствием в непосредственной близости собак, раздражавшим его, а удушающей узнаваемостью интерьера. Коридор; клетки с их особенным полом, особенными лежанками, голыми электролампочками: он как будто попал из дома домой. Теперь он стал видеть собак в другом свете, увидел другой смысл зловещего взгляда Джоба, который он метнул в них, отвлекшись от своего омовения; понял, лучше чем Лилиан или Уайтхед, каким он сам и его род должен представляться этим узникам.

Он остановился, чтобы вглядеться в одну клетку: не из-за какого-то особенного интереса, а чтобы сосредоточиться на чем-то другом, кроме его тревоги, которую он ощущал в этом клаустрофобном бараке.

— Как его зовут? — спросил он.

Пес в клетке был около самой двери; еще один здоровый самец, хотя не такого масштаба, как Сол.

— Это Ларош, — ответила Лилиан.

Собака выглядела дружелюбней остальных, и Марти, преодолев свою нервозность, подошел поближе и, присев в узком коридоре, попробовал протянуть к ней свою руку.

— С ним будет все в порядке, — заверила его Лилиан.

Марти просунул пальцы сквозь сетку. Ларош с любопытством обнюхал их, его нос был твердым и холодным.

— Хороший пес, — сказал Марти, — Ларош.

Собака принялась вилять хвостом, обрадованная тем, что этот потеющий незнакомец назвал ее по имени.

— Хороший пес.

Здесь, ближе к лежанке и соломе, запах экскрементов и шерсти был намного сильнее. Но собака, счастливая оттого, что он снизошел до ее уровня, пыталась облизать его пальцы через проволоку. Марти почувствовал, что его внутренний страх рассеялся из-за энтузиазма пса: он выказывал неподдельное удовольствие.

Именно теперь он стал ощущать на себе испытующий взгляд Уайтхеда. Старик стоял слева от него в нескольких шагах, почти перегораживая своей массой узкий проход между клетками, и с интересом наблюдал за происходящим. Марти, слегка смущенный, встал, оставляя собаку повизгивающей и поскуливающей, и последовал за Лилиан дальше вдоль клеток. Собачья хозяйка распевала хвалы еще одному члену семьи. Марти повернулся к предмету ее восхваления:

— …а это Белла, — провозгласила она. Ее голос смягчился, в нем появилась какая-то мечтательность, какой он еще не слышал. Когда Марти подошел к клетке, внутрь которой она указывала, он понял почему.

Белла полулежала-полусидела в тени ячеек сетки в самом конце своей клетки и казалась черномордой Мадонной на подстилке из одеял и соломы, окруженная сосущими ее слепыми щенками. Марти стоило лишь взглянуть на нее, чтобы его предубеждение против собак исчезло.

— Шесть щенков, — гордо, словно они были ее собственные, сказала Лилиан, — все сильные и здоровые.

Не просто сильные и здоровые, они были восхитительны; толстые комочки счастья, уютно копошащиеся друг с другом в роскошном тепле их матери. Казалось неправдоподобным, что эти создания, столь беззащитные и ранимые, могут вырасти в таких серо-стальных лордов, как Сол, или подозрительных бунтарей, как Джоб.