— Я забыла, — сказала она, явно не желая давать свидетельств.

— Мне бы хотелось знать, — сказала Элен.

Джози, несмотря на неохоту подруги, страстно желала угодить.

— Здесь есть кое-какие уборные! — выпалила она. — Снаружи магазинов, знаете, — общественные уборные. Мне не совсем известно, что в точности произошло, но тут раньше был мальчик… ну, не то чтобы мальчик, ему было лет двадцать, думаю, или больше… — Она подбирала слова. — Но он был… с мозговыми отклонениями, так, кажется, говорят. Мать обычно брала его всюду с собой, как если ему четыре годика. В любом случае она отпустила его сходить в уборную, пока она сама сходит в тот маленький супермаркет. Как он там называется? — она повернулась к Морин за подсказкой, но подруга только озиралась с очевидным неодобрением. Джози, однако, была неукротима. — Был самый разгар дня, — сказала она Элен. — Середина дня. В общем, мальчик пошел в туалет, а мать в магазин. Спустя какое-то время, вы знаете, как оно бывает, она занялась покупками, о нем забыла, а потом подумала — что-то его долго нет…

Тут Морин не смогла удержаться, чтобы не встрять в разговор: наверное, забота о точности рассказа пересилила предусмотрительность.

— Она затеяла спор, — поправила Морин, — с хозяином. О каком-то испорченном беконе, который брала у него. Вот почему она была столько времени…

— Понятно, — сказала Элен.

— В любом случае, — вступила Джози, чтобы продолжить повествование, — она закончила покупки и когда вышла, его все еще не было…

— Поэтому она попросила кого-то из супермаркета… — начала Морин, но Джози не собиралась отдавать инициативу в столь животрепещущий момент.

— Она попросила одного из мужчин из супермаркета, — повторила она фразу Морин, — пойти в уборную и поискать его.

— Это было ужасно, — сказала Морин, очевидно представляя какое-то зверство.

— Он лежал на полу в луже крови.

— Убитый?

Джози покачала головой.

— Лучше было бы ему умереть. На него напали с лезвием, — она дала возможность усвоить часть информации перед тем, как нанести coup de grасе, — и они отрезали ему интимные части. Просто отрезали и спустили в туалет. Никакой причины это делать вовсе и не было.

— О, Боже.

— Лучше умереть, — повторила Джози. — Думаю, это уже никак не заштопать, так ведь?

Ужасающее повествование усиливалось спокойствием рассказчицы и ненамеренным повтором:

— Лучше умереть.

— Мальчик, — спросила Элен, — он мог описать нападавших?

— Нет, — сказала Джози, — он практически слабоумный. Не может и двух слов связать.

— А кто-нибудь видел зашедших в уборную? Или выходящих оттуда?

— Люди ходили взад-вперед все время… — сказала Морин. Хотя это и звучало словно исчерпывающее объяснение, Элен так не казалось. Ни во дворе, ни в проходах никакой суеты не наблюдалось, отнюдь не наблюдалось. Возможно, торговая улица оживленнее, рассудила она, и под ее прикрытием можно совершить подобное преступление.

— Значит, преступника не нашли, — сказала она.

— Нет, — подтвердила Джози, пыл в ее глазах угас. Преступление и его последствия были целью рассказа, преступник и его поимка почти или вовсе не интересовали ее.

— Мы не чувствуем себя в безопасности даже в собственных постелях, — заметила Морин. — Спросите любого.

— Анни-Мари говорила то же самое, — ответила Элен. — Потому она и решила рассказать мне о смерти старика. Она говорила, что он был убит прошлым летом, здесь в Раскин Корте.

— Что-то и вправду припоминаю, — сказала Джози. — Какие-то разговоры были, я слышала. Старик, его собака. Его забили до смерти, а собака докончила… Не знаю. Точно, это не здесь. Это в каком-то другом районе.

— Вы уверены?

Женщина казалась задетой таким недоверием.

— Я думаю, если в это было тут, мы бы знали, так ведь?

Элен поблагодарила за помощь и решила, как бы там ни было, побродить по четырехугольному двору, просто посмотреть, сколько домов не используется. Как и в Баттс Корте, занавески на многих окнах были задернуты, двери выглядели запертыми. Но если Спектор-стрит была в осаде маньяка, способного убить и изувечить, как рассказывали, что удивительного, если обитатели забрались в свои дома и сидят там. Во дворе разглядывать было нечего. Все незанятые здания недавно опечатали, судя по тому, что рабочие Городского совета разбросали гвозди у порогов. Но одна вещь по-настоящему привлекла ее внимание. Накарябанная на булыжниках мостовой, по которым она проходила, — и почти стертая дождем и ногами прохожих, — та же фраза, что видела она в спальне № 14: «Сладкое к сладкому». Слова были так добродушны, почему же ей казалось — в них звучит угроза? Дело или в их избыточности, или в абсолютном сверх изобилии сахара на сахаре, меда на меду?

Она продолжала идти, хотя дождь упорствовал и путь постепенно уводил ее прочь от кварталов в бетонные безлюдные пространства, где она раньше не ходила. Это было — или когда-то было — место для развлечения. Здесь находились игровые площадки для детей, обнесенные железом, аттракционы перевернуты, песочницы изгажены собаками, «лягушатник» опустел. И тут встречались магазины. Некоторые были заколочены, действующие — отталкивающе грязны, окна забраны крепкой металлической сеткой.

Элен прошлась вдоль ряда и свернула за угол, и перед нею оказалось приземистое кирпичное здание. Общественная уборная, предположила она, хотя вывеска отсутствовала. Железные ворота закрыты и заперты на висячий замок. Стоя перед непривлекательным зданием, причем порывистый ветер крутился у ее ног, она не могла удержаться от мысли о происшедшем здесь. О мужчине-ребенке, истекавшем кровью на пату, неспособном позвать на помощь. Даже мысль об этом вызывала тошноту. Вместо этого она задумалась о преступнике. Как же выглядит, размышляла она, столь порочный человек? Она пыталась представить его, но ни одна рожденная воображением деталь не имела достаточной силы. Хотя монстры редкость, однажды такой показался при ясном дневном свете. Поскольку человек этот был известен только своими деяниями, он обладал неимоверной властью над воображением; однако, она знала, действительность, окутанная ужасным, оказывается мучительно разочаровывающей. Он не монстр, просто бледная апология человека, нуждающегося скорее в жалости, чем в благоговейном страхе.

Очередной порыв ветра принес более сильный дождь. На сегодня, решила она, хватит приключений. Повернувшись спиной к общественным уборным, она заторопилась, пересекая дворы, чтобы укрыться в машине, а ледяной дождь хлестал по онемевшему лицу.

Гости, приглашенные на обед, выглядели приятно устрашенными рассказом, а Тревор, судя по выражению лица, разъярился. Однако сделанного не воротишь. Также не могла она отрицать, что приятно удовлетворена, заставив за столом смолкнуть болтовню на университетские темы. Именно Бернадет, ассистентка Тревора на Историческом факультете, прервала мучительное молчание.