— Жив Гольдберг, — сказал Клейн. — И он будет продолжать игру, но чтобы играть, нужны двое.

— А почему не вы?

— Потому что он ненавидит меня. Ненавидит всех нас. Он говорит, что станет играть только с вами.

Гольдберг сидел под лавровыми деревьями и раскладывал пасьянс. Это было долгим занятием. Близорукость требовала, чтобы он подносил каждую карту на расстояние трех дюймов к носу, пытаясь разглядеть ее, и к тому моменту, когда ряд заканчивался, Гольдберг забывал те карты, что были в начале.

— Она согласна, — сказал Клейн. Гольдберг не оторвал взгляда от игры. — Я сказал: она согласна.

— Я не слепой и не глухой, — ответил Гольдберг Клейну, все еще внимательно рассматривая карты. Затем, в конце концов, он взглянул вверх и, увидев Ванессу, прищурился. — Я говорил им, что это плохо кончится… — по мягкому тону Ванесса поняла — изображая фатализм, он все-таки остро переживает потерю товарищей. — …Я говорил с самого начала — мы должны оставаться здесь. Бежать бесполезно. — Он пожал плечами и вновь обратился к картам. — К чему бежать? Мир изменился. Я знаю. Мы изменили его.

— Это было не так плохо, — сказала Ванесса. — Мир?

— То, как они умерли.

— О!

— Мы веселились до последней минуты.

— Гомм был таким сентиментальным, — сказал Гольдберг. — Мы никогда особенно не любили друг друга.

Большая лягушка прыгнула на дорогу перед Ванессой. Глаза Гольдберга уловили движение.

— Кто это? — спросил он.

Создание со злобой рассматривало ногу Ванессы.

— Просто лягушка, — ответила она.

— Как выглядит?

— Толстая, — сказала Ванесса. — С тремя красными точками на спине.

— Это — Израиль, — произнес Гольдберг. — Не наступите на него.

— Будут ли к полудню какие-нибудь решения? — вмешался Клейн. — Особенно в связи с положением в Проливе, с Мексиканским спором и…

— Да-да-да, — сказал Гольдберг. — А теперь уходите.

— …может получиться еще один Залив Свиней…

— Вы не сказали ничего, чего бы я не знал. Идите! От вашего присутствия нации волнуются. — Он уставился на Ванессу. — Ну, вы собираетесь сесть или нет.

Она села.

— Я оставляю вас, — произнес Клейн и удалился.

Гольдберг начал издавать горлом звук «кек-кек-кек», подражая голосу лягушки. В ответ раздалось кваканье изо всех закоулков двора. Слыша этот звук, Ванесса сдержала улыбку. Фарс, некогда говорила она себе, надо играть с искренним выражением лица, так, будто ты веришь каждому сказанному слову. Только трагедия требует смеха, а ее — с помощью лягушек — они, возможно, еще смогут предотвратить.

Сидя в приемной клиники, Элейн жадно читала свежую газету. Зверь, которого считали пантерой, и который два месяца терроризировал окрестности Эппинг-Фореста, был застрелен и оказался дикой собакой. Археологи в Судане исследовали фрагменты костей, которые, как они полагают, могли бы полностью изменить представления о происхождении человека. Девица, которая однажды танцевала с младшим отпрыском королевской фамилии, была найдена убитой недалеко от Клэпхема, пропал яхтсмен-одиночка, совершавший кругосветное плавание. Она прочитывала сводки о мировых событиях и о житейских с одинаковым пылом — пусть хоть что-нибудь отвлечет ее от предстоящего осмотра — но сегодняшние новости были слишком похожи на вчерашние, изменились только заголовки.

Доктор Сеннет сообщил ей, что заживление идет нормально как изнутри, так и снаружи, и что она вполне может вернуться к своим обязанностям, как только почувствует достаточно психологической уверенности. Ей следует еще раз записаться на прием в первую неделю нового года, сказал он, а затем пройти окончательный осмотр.

Мысль сесть в автобус и вернуться домой казалась ей невыносимой после стольких часов томительного ожидания. Она решила пройти пару остановок пешком: эта прогулка будет для нее полезна.