Наконец, долгое могильное молчание нарушил голос Джозеф Раговски, и ничего приятного в нем не было — ни по звучанию, ни по смыслу.

— Да вы только взгляните на себя, — молвил он, рассматривая пятёрку магов, пробудивших его от лишенного грёз сна. — Вы что привидения, все до единого.

— Ты и сам выглядишь не ахти, Джо, — отозвалась Лили Саффро. — Твой бальзамировщик слегка переусердствовал с румянами и подводкой для глаз.

Раговски заворчал, вскинул руку к щеке и стер немного грима, которым пытались скрыть подарок жестокой смерти — тошнотворную желтизну. Его забальзамировали (вне всяких сомнений, наспех) и задвинули на полку в фамильном мавзолее, находившемся на окраине Гамбурга.

— Надеюсь, вы так потрудились не просто затем, чтобы забросать меня дешевыми остротами, — сказал Раговски, осматривая объекты, усеивавшие пол вокруг. — Как бы то ни было, я впечатлен. Некромантические ритуалы не терпят халатности.

Колдуны воскрешали Раговски ритуалом Н’гуз, требовавшим яиц от безупречно белых голубок, которым вкололи кровь первой девичьей менструации, — их следовало разбить и вылить в двенадцать алебастровых чаш, окружавших труп, при этом каждый сосуд содержал и другие причудливые ингредиенты. Чистота являлась главным условием данного ритуала. У птиц — ни перышка другого цвета, кровь — первой свежести, а две тысячи семьсот девять цифирей, начертанных чёрным мелом, должны были начинаться под кругом из чаш и спиралью закручиваться к месту, где лежал труп воскрешаемого, — в строго определенном порядке, без затёртостей, разрывов или исправлений.

— Элизабет, это ведь ты постаралась, не так ли? — поинтересовался Раговски.

Элизабет Коттлав — старшая из пяти магов; женщина, чьи знания некоторых из самых сложных и неуловимых сохраняющих заклинаний и ритуалов не уберегли ее лицо, и оно выглядело так, будто ее владелица потеряла аппетит и способность спать десятки лет тому назад — кивнула.

— Да, — ответила она. — Мы нуждаемся в твоей помощи, Джоуи.

— Давно ты меня так не называла, — сказал Раговски. — Обычно это случалось, когда мы трахались. Меня и сейчас собираются объебать?

Коттлав метнула быстрый взгляд на своих сотоварищей магов — на Лили Саффро, Йяшара Хейадата, Арнольда Полтэша, Теодора Феликссона — и увидела, что оскорбления Раговски забавляют их не больше, чем её.

— Вижу, могила не лишила ядовитости твой язык, — заметила она.

— Да ёб вашу мать, — вздохнул Полтэш. — В этом-то и заключалась главная проблема! Что мы сделали, что не сделали, что имели и не имели — все это неважно, — он покачал головой. — Сколько времени и сил было растеряно на попытки переплюнуть друг дружку, а ведь мы могли сотрудничать… у меня слезы на глаза наворачиваются.

— Вот и рыдай, — сказал Теодор Феликссон. — А я буду сражаться.

— Да. Прошу. Избавь нас от зрелища твоих слез, Арнольд, — подала голос Лили. Из пяти магов сидела только она — по той простой причине, что у нее отсутствовала левая нога. — Всем бы нам хотелось, чтобы всё сложилось иначе…

— Лили, дорогая, — молвил Раговски, — не могу не заметить, что ты уже не та женщина, что была раньше. Что стало с ногой?

— Вообще-то, — отозвалась она, — мне повезло. Он меня почти сцапал, Джозеф.

— Он?.. То есть, его не остановили?

— Мы — вымирающий вид, Джозеф, — сказал Полтэш. — Настоящий вымирающий вид.

— Сколько членов Круга осталось? — внезапно в голосе Джозефа послышалась тревога.

Пятёрка обменялась молчаливыми взглядами. Наконец, кто-то заговорил — это была Коттлав.

— Мы — все, кто остался, — сказала она, вперив взор в одну из алебастровых чаш и её окровавленное содержание.

— Вы? Всего пятеро? Не может такого быть.

Из манер и голоса Раговски улетучились весь сарказм и мелочная сварливость. Даже яркие краски бальзамировщика не могли смягчить ужас на его лице.