Норма поднялась с кресла и пошла прямо на Гуда.

— Каждую ночь заявляется какая-то дохлая падла, которая думает, что может купить пропуск в Рай, — пробормотала она себе под нос, а затем взглянула на Гуда. — Когда моя мама узнала, что у меня есть этот дар, она тут же научила меня одному фокусу. Он называется Толкни Призрака.

Ладонью левой руки она толкнула Гуда в центр груди. Он потерял равновесие и попятился.

— Как вы?..

— Еще два толчка и тебе конец.

— Пожалуйста! Выслушайте меня!

Норма толкнула его ещё раз.

— И последний. Скажи «доброй ночи»…

— Мне нужно поговорить с Гарри Д'Амуром.

Норма замерла на месте.

— У тебя есть минута, чтобы заставить меня передумать.

— Гарри Д'Амур. Он же частный детектив, так? Мне сказали, что вы с ним знакомы.

— И что, если так?

— Я остро нуждаюсь в его услугах. И, как я уже сказал, цена — не вопрос. Я бы предпочёл поговорить с Д'Амуром лично. Естественно, после того, как он подпишет договор о конфиденциальности.

Норма захохотала.

— Я все никак… никак… — пыталась она говорить сквозь неудержимый смех, — никак не перестану… не перестану удивляться… сколько абсурдной чуши могут на полном серьёзе выдавать типы вроде тебя. На случай, если ты не заметил, мистер юрист — ты сейчас не в своём офисе. Без толку цепляться за свои секретики, ведь всё, что ты можешь с ними сделать — это засунуть себе в задницу. Так что выкладывай, иначе придется искать другого экстрасенса.

— Окей. Окей. Только… только не прогоняйте меня. Вот вся правда: мне принадлежит дом в Новом Орлеане.

Никакой роскоши, простое убежище, где можно отдохнуть от… от обязательств семейной жизни.

— О, наслушалась я таких баек. И чем же ты занимался в том домике?

— Развлекал.

— Естественно. Чем бы ты ещё занимался. И кого же ты развлекал?

— Мужчин. Молодых мужчин. Совершеннолетних, конечно же. Но всё равно довольно юных. И это не то, что вы подумали. Без наркотиков. Без насилия. Мы собирались и занимались… магией, — разговаривал он тихо, словно боялся, что его услышат. — Ничего серьезного. Просто всякая чепуха, о которой я вычитал из старых книжек. Это придавало остроты.

— Но я всё ещё не услышала достойной причины тебе помочь. Ну, вёл ты тайную жизнь. Ну, умер, и теперь люди всё про тебя узнают. Ты ведь сам выложил себе такое ложе. Смирись с тем, чем ты был, и двигайся дальше.

— Нет. Вы меня неправильно поняли. Я ничего не стыжусь. Да, сперва я не признавался себе в том, что я за человек, но я примирился с собой много лет назад. Вот тогда я и купил этот дом. Срать я хотел на то, что думают люди, или что после меня останется. Я мёртв. Какое мне теперь до этого дело?

— Впервые за вечер слышу от тебя разумные слова.

— Ну, да, тут не поспоришь. Но, как я уже говорил, проблема не в этом. Мне дорог каждый миг, проведённый в том доме. Проблема в том, что я люблю и свою жену. До сих пор люблю. Я даже не пытаюсь представить, что будет, если ей всё откроется. Ведь я знаю, что её это уничтожит. Вот почему мне нужна ваша помощь. Я не хочу, чтобы она, мой лучший друг, умерла с мыслью, что не знала меня настоящего. Яне хочу, чтобы наши дети пострадали от причинённого ей горя и моих… измен. Я должен убедиться, что с ними всё будет хорошо.

— Твой рассказ почти убедил меня в том, что под кожей лжеца и юриста скрывается порядочный человек.

— То есть, вы мне поможете? — спросил Гуд, не поднимая головы.

— Я с ним поговорю.

— Когда?

— Господи, ну и нетерпелив же ты.

— Слушайте, мне очень жаль. Но с каждым часом шансы того, что Патриция — так зовут мою жену — что-то найдет, растут. И как только это случится, начнутся расспросы.

— Ты когда умер?

— Восемь дней назад.

— Ну, если твоя обожаемая жена любит тебя так, как ты говоришь, логично будет предположить, что она скорбит и ей вовсе не до твоих бумаг.

— Скорбит, — повторил Гуд таким голосом, словно мысль о том, что его кончина могла вызвать у его жены душевную боль, пришла к нему только сейчас.

— Да, скорбит. Судя по всему, дома ты так и не побывал.

Адвокат покачал головой.

— Не смог. Боялся. И до сих пор боюсь. Боюсь того, что могу увидеть.

— Как я уже сказала, посмотрю, что можно сделать. Но никаких обещаний. Гарри — занятой человек. И уставший, хотя сам он в этом никогда не признается. Имей в виду: я пекусь о его благосостоянии так, как о своём собственном. Если дела в Новом Орлеане пойдут наперекосяк потому, что ты что-то утаил, выкладывай всё прямо сейчас, иначе толпа живых мертвецов отловит твою белоснежную шкуру и повесит её на столбе на Таймс-сквер — будешь болтаться до самого Судного дня. Понял?