— Никто не трогал твою проклятую шкатулку, — сказал Д’Амур. — Тебя здесь быть не должно.

— Я больше не нуждаюсь в шкатулке и её шарадах, — ответил Жрец Ада. — Я начал свой великий труд.

— О чём ты, блять, трещишь? — прошипел детектив, покрепче сжимая рукоять ножа.

— Я разрушил свой Орден, чтобы начать делание, которое я планировал большую часть твоей жизни. Жизни, которая словно отказывается угасать. Ты пережил то, что, казалось, не вынести ни одному человеку. Я долго взвешивал, чьи глаза достойны освидетельствовать рождение нового мира. Мне нужен разум, который бы с этого момента хранил память о последующих событиях. Я выбрал тебя, Гарри Д’Амур.

— Что? Меня? А как же этот вот долбодятел? — он махнул рукой в сторону Феликссона. — Почему не его?

— Потому что Ад сделал тебя своим. Или же ты сделал его частью своей жизни. Или же и то, и другое. Такой свидетель, как ты, мне ничего не простит. Более того, я требую максимальной скрупулёзности, и если ты обнаружишь во мне наименьшую слабость, будешь волен изобразить её в своём финальном завете так, как тебе вздумается.

— В финальном завете?

— Ты не просто станешь очевидцем последующих событий в Аду, ты претворишь свой опыт в завет, где опишешь мои взгляды и деяния в наименьших деталях. Он станет моим евангелием, и в его куплетах, в его стихах не должно быть ничего, кроме правды, какой бы далекой не оказалась она от идеала. Тебе надлежит свидетельствовать. Смотреть и запоминать. Возможно, предстоящие зрелища изменят твою душу, но они могут и щедро вознаградить.

Норма протянула руки к Д’Амуру и уже двинулась было к нему, но Кез деликатно взял её за руку и удержал на месте. Однако с языком её он не справился.

— Знаю я, как заканчиваются подобные сделки, — сказала Норма. — Всегда есть какая-то уловка. Какой-то подводный камень.

— Я ясно изложил свои намерения, — ответил ей Жрец Ада. — Каково твоё решение, детектив?

— Хотелось бы сформулировать поточней, но… пошел на хуй, — сказал Гарри.

Точно отозвавшись на злость киновита, пламя по периметру огненной двери внезапно потеряло однородную яркость — в неё вторглись тёмные пятна, точно внутри нечто сгорало живьем, и его кипящая кровь очерняла жар. Из огня вываливались полуистлевшие комки, от которых подымались колонны чёрно-серой копоти, и пожарище скрылось темной пеленой.

— «Пошёл на хуй» — какое из трёх слов ты не разобрал? — спросила Лана.

Демон взмахнул кистью, сопроводив движение неразборчивым приказом. Это действие швырнуло Лану через дорогу. Она врезалась в забор из проволочной сетки и потеряла сознание раньше, как коснулась земли. Пускай заклинание демона никто не расслышал, благодаря ему стало ясно, что киновит обладал неподобающей его сану мощью.

— Так что скажешь, детектив? — повторил он свой вопрос.

Не удостоив его ответом, Гарри пошёл прямо на киновита. На ходу он достал пистолет и открыл огонь. Он не стал расходовать пули на торс — даже низшие демоны могли принять на себя изрядное количество свинца и не осечься. Потому детектив метил в голову. Если получится, прострелит глаз этому гондону, думал Гарри. Дуло «кольта» раскачивалось от ходьбы, но Гарри прицелился, как сумел, и выстрелил. Пуля пронзила щеку киновита в дюйме от левого глаза, и силой удара его голову отбросило назад. Демон не сразу опустил голову, и Гарри открылась его шея. Он тут же выстрелил, и посреди шеи открылась дыра. Из раны со свистом вырвался поток воздуха.

Сзади послышались крики Нормы:

— Пусти меня! Гарри! Помоги!

Гарри оглянулся. Сообщник киновита проскользнул мимо Кеза и схватил Норму за волосы. К её животу он приставил клинок-полумесяц, похожий на маленькую косу. Судя по безумному взгляду калеки и тому, как зло прижимал он лезвие к животу пленницы, было ясно, слуга демона с радостью выпотрошит её, если Гарри или кто-то из его друзей сделает хоть одно неверное движение. Кез стоял с поднятыми руками и пытался увещевать чудище.

— Возьми меня, — сказал он. — Отпусти её.

— Мне нравится, когда не брыкаются, — ответил Феликссон, пятясь к вратам в Ад.

Боковым зрением Гарри заметил, как Дейл медленно подбирался к магу — очевидно, его никто не заметил. Д'Амур испытал секундное облегчение. А затем Жрец проговорил какое-то заклинание. Гарри почувствовал покалывание в носовых пазухах и обернулся: из киновита текла чёрная, зловещего вида слизь.

Чёрная жижа была кровью киновита, и струилась она из нанесенных демону огнестрельных ран. Тёмная жидкость лилась по желобкам из шрамов на лице киновита, — вниз, по диагонали, вниз, по диагонали — затем капли каскадом срывались на шею Жреца, а там поток разделялся и бежал вниз, по рукам демона. Падая наземь, чёрная жидкость с шипением разъедала асфальт.

Танец крови удержал взгляд Д'Амура, и на его глазах силы, концентрировавшиеся в руках киновита, достигли критической массы. Жрец взмахнул руками в сторону детектива. Несколько жгучих каплей чёрного яда сорвалось с его пальцев и обожгли руку Д'Амура, в которой он держал пистолет.

У Гарри появилась одна мысль, и, не дав себе времени на сомнения, он направился к Иглоголовому, снимая на ходу куртку. Демон ответил новым зарядом убийственной грязи, но детектив проворно увернулся. Ну, не было у него чёткого плана, и что? Он не собирался давать засранцу третий шанс.

— Что ты задумал, Д’Амур? — потребовал объяснений киновит.

Вместо ответа Гарри намотал куртку на руки и схватил демона. Раньше этот приём его не подводил, потому Гарри решил, что можно попробовать и сейчас.

Иглоголовый испустил крик, в котором слышалась и толика ярости, но по большей части он состоял из отвращения и негодования. Гарри поразила одна дикая, но приятная мысль. К тому же, очевидно, правдивая. Демон так долго прожил в блаженном отдалении от человечества, что людское прикосновение поразило его своей омерзительностью. Гарри решил воспользоваться этим преимуществом. Не дав демону прийти в себя, Гарри придавил руку противника к земле. Тем временем киновит всё истекал клокочущей грязью — она падала на дорогу, и асфальт лопался, разлетаясь во все стороны.