Нав как-то однажды рассказал ему, что означает эта улыбка и откуда берутся блестящие змейки. Тлену каким-то образом удалось вдохнуть жизнь в те образы, что являлись ему в ночных кошмарах, и в некоторые из самых чудовищных мыслей, посещавших его наяву. Материализовавшись, эти мысли и образы приняли форму белых и желтых змеек. Вдыхая жидкость из своего воротника и вбирая ртом и ноздрями разноцветных змеек, Тлен снова и снова погружался душой в свои кошмарные грезы, заново переживал страхи минувших сновидений.

Его голос, хрипловато и глухо звучавший сквозь воду, кишевшую мрачными образами, был окрашен в безрадостные тона этих видений; каждый звук, вылетавший из горла Повелителя Полуночи, был исполнен тоски и ужаса.

— Итак, насчет книг, Остов…

— Что? Ах да, книги. У меня они есть. Несколько штук.

— А что еще у тебя есть?

Искры вокруг головы Тлена вспыхнули ярче. Он устремил свой пронизывающий взор на Остова.

— И чего у тебя нет?

— Вы имеете в виду Ключ?

— Разумеется, Ключ. Что же еще?!

— Господин, умоляю, простите, пощадите меня. Я не смог вернуть Ключ.

Мендельсон умолк, ожидая, что вот сейчас Тлен набросится на него, быть может, изобьет до полусмерти. Но этого не случилось. Повелитель Полуночи не сдвинулся с места, продолжая в упор смотреть на Мендельсона.

— Продолжай, — промолвил он едва слышно.

— Я… Мне удалось выследить человека, который его у вас украл.

— Им оказался Джон Хват со своими братцами.

— Да. Он удрал с Ключом на Ифрит, а оттуда на лодке в Иноземье. Я бросился в погоню и потопил его лодку, и думал уже, что он у меня в руках…

— Продолжай!

— Но ему повезло. Начался прилив, и волны перенесли его на другую сторону.

— И ты настиг его в Иноземье?

В голосе Тлена слышались теперь любопытство и нетерпение.

— Да.

— Ну и как тебе там показалось?

Тлен произнес это с таким спокойствием и невозмутимостью, словно это был не допрос с пристрастием, а дружеская беседа.

— Я почти ничего там не видел. Пытался изо всех сил изловить Хвата.

— Еще бы. Ты старался, как мог, но Хвату все же удалось уйти от тебя. Восемь голов, что ни говори, лучше, чем одна.

Численное превосходство было на его стороне, не так ли?

— Ваша правда, господин.

В сердце Мендельсона закралась надежда, что его повелитель не будет слишком жесток к нему, понимая, какие трудности ему, Остову, пришлось претерпеть, чтобы проделать долгий путь до Иноземья и обратно.

Тлен подошел к самому высокому из стульев, стоявших поблизости, опустился на него и сомкнул ладони перед грудью, как если бы собрался молиться.

— Ну и?..

— Да, господин?

— Поведай же мне, что случилось после.

— Да. Так вот. Я почти его нагнал в Аппорту.

— В Аппорту? Разве он не разрушен?

— На месте, где он был когда-то, осталось несколько ветхих построек, господин. Маяк. Причал.

— А корабли?

— Кораблей нет. Не иначе как все, что там потонули, успели рассыпаться в пыль или догнивают в земле. Я ни одного не видел.

— Продолжай. Ты добрался до порта и…

— У него был сообщник.

— Не считая его братьев?

— Да. Девица. Девчонка из Иноземья.

— Ах вот оно как! Сообщница. Да еще и девчонка. Бедняга Остов. Это лишило тебя последнего шанса на успех.

— Ваша правда, господин.

— Значит, он отдал Ключ ей?

— В самом деле? Я не знаю, господин. Да. Возможно.

— Так отдал он ей Ключ или нет?! — Тлен возвысил голос, в котором снова зазвучала угроза.

Мендельсон опустил глаза. Зубы его начали выбивать частую дробь, хоть он и поклялся себе, переступая порог библиотеки, что ни в коем случае не будет бояться.

— Смотри мне в глаза, Мендельсон!

Остов, терзаемый страхом, продолжал разглядывать пол у своих ног. Он не мог себя заставить взглянуть на хозяина, как не осмелился бы посмотреть в глаза разъяренному хищнику.

— Я сказал: смотри в глаза!!!

Голова Остова приподнялась помимо воли, будто его дернули за волосы, и он был принужден взглянуть на человека, сидевшего перед ним. Еще через мгновение какая-то неведомая сила бросила его на мозаичный пол, о который он пребольно стукнулся коленями.

Лицо Тлена, как никогда прежде, походило сейчас на голый череп, отметины вокруг губ (по слухам, оставшиеся с тех пор, как однажды его бабка, Бабуля Ветошь, наглухо зашила ему рот) обозначились так четко, что стали подобны зубам скелета, а тонкая бледная кожа над линией воды в воротнике казалась ссохшейся, как у мумии, и только в глазах светилась жизнь. Но то был свет безумия, абсолютного, высшего сумасшествия.