— Папо говорит, что тебе еще месяц надо лечиться, никаких боев. А на заседания он тебя отпустит.

— Слушай, но вы же создаете народно-освободительные комитеты, не логичнее провести их съезд?

Иво поморщился:

— Почти невозможно собрать.

Я поскреб недавно обритую наголо и еще не обросшую голову — это получается, что комми соберут всякой твари по паре и объявят это народным представительством? И чуть не фыркнул прямо в лицо Иво, но вовремя заткнулся — сам-то ничуть не лучше! Мы же федерацию создавали точно таким же методом! Была инициативная группа, были энтузиасты на местах, причем в очень разных формах — где клубы, где тиры, где вообще интернет-тусовки и ты ды. И вот они проводили «заседания» и объявляли себя «региональными отделениями федерации», а мы с пачкой протоколов этих заседаний пошли в Минюст регистрировать «общероссийскую физкультурно-спортивную общественную организацию». А уж потом на этот каркас наросли и нормальные отделения, и тренерский совет, и дисциплинарная комиссия и вообще все, что положено иметь приличной федерации.

— Ладно, изображу вам русского беспартийного.

— И еще молодежный съезд.

Вот так всегда с товарищами начальниками, дашь палец — норовят всю руку отхватить. Но Иво ковал железо, не отходя от кассы и я стал делегатом первого съезда Объединенного союза антифашистской молодежи. Вот уж куда кадет Сабуров подходил идеально — восемнадцать лет и такой антифашист, что немцам второй год тошно.

— Ты хочешь слишком много и сразу, раскажи-ка, что по нашему разговору про итальянцев?

Перед самой отправкой в Белград я капнул на мозги Иво, что нас ожидает высадка союзников в Италии, переворот в Риме и подписание перемирия. И на некоторое время три итальянские армии в Югославии, Албании и Греции утратят понимание происходящего и связь с высшим командованием. В реале балканские партизаны успели разоружить парочку дивизий, но здесь есть шанс подготовиться заранее и выжать из ситуации побольше.

— Не имею права рассказывать, — замкнулся Иво. — Хочешь, иди к Тито, он как раз вчера в Петровац приехал, спроси у него.

— Не надо подробностей, просто скажи, работа ведется? Коминтерновские связи подняты? Я очень не хочу, чтобы несколько десятков тысяч винтовок, автоматов и пулеметов прошли мимо наших рук.

— Да ведется, ведется, не волнуйся.

— Ну и славно, тогда насчет съездов договорились, — мы хлопнули по рукам и разошлись.

Иво вернулся к своим многочисленным делам, а я, морщась от боли и потирая исколотое пузо — в палату, где меня встретили уважительные взгляды соседей. Не каждого пациента приходит навестить член Верховного штаба!

Но настоящий фурор случился вечером, после скудного ужина.

Доктор Папо за дверью разговаривал с женщиной и его интонации совсем не походили на привычные. Скорее, он мягко уговаривал, будучи не в силах решительно отказать и вся палата с интересом прислушивалась — кого же это к нам принесло? А потом доктор лично и с поклоном распахнул дверь и пропустил к нам Милицу.

Сказать, что все ахнули — ничего не сказать, все выпучили глаза и задержали дыхание, пока она, покачивая бедрами, плыла к моей койке, гордо подняв подбородок.

— Здравствуйте!

Я глупо улыбался, а остальные пытались произнести приветствие, но вместо «Добро вече!» получались у них ухающие и ахающие звуки. Да и то — будь я проклят, даже не с подведенными глазами и губами, зато в новенькой английской форме с перетянутой талией, она смотрелась сногсшибательно. Особенно вызывающе топорщились два передних кармана на короткой курточке и задняя часть саржевых брюк. Понятное дело, что Папо не смог отказать — поди, откажи такой!

Она села бочком на кровать и положила руку мне на грудь:

— Как ты себя чувствуешь, Владо?

— Спасибо, Мила, — сподобился выговорить я и обратился к соседям. — Другови, это мой боевой товарищ Мила.

В ходе представления каждый получил благосклонный кивок и только Симо удостоился прямого обращения:

— Я слышала о вас, командант Шолая, это же вы брали Купрес?

Симела кивнул, еще раз покраснел как «Краткий курс» и растекся медузой. Остальные тоже засмущались и немедленно занялись срочными делами, чтобы не смущать уже нас. А я порадовался, что пока еще больной, а то моя радость от встречи слишком бы походила на пистолет под одеялом.

— Господи, — прохладная ладонь прошлась по моей щеке, — что они с тобой сделали…

— С бульончика не зажируешь, — я положил свою руку поверх.

— Я принесу вам еды! — встрепенулась Мила.

— Спасибо, но нам больше ничего нельзя, диета такая.

Она неуверенно улыбнулась и мне показалось, что в уголках глаз блеснули слезинки.

— Противный мальчишка, не даешь о себе позаботится.

— Так, больные, вечерние уколы! — раздался от двери звонкий голос Альбины.

Не скажу, что молния, но разряд между ней и Милой проскочил, в воздухе отчетливо запахло озоном.