Второе окно в комнате было в стене, у которой стояла кровать Матвея, как раз между её изголовьем и комодом. Под окном стоял самодельный плетёный стул с вязаным тряпичным половичком на круглой сидушке. Центр комнаты занимал застеленный цветастой клеёнкой массивный круглый стол с резными ножками.

Перешёптывание в прихожей продолжалось.

Поднявшись с кровати, Матвей подошёл к комоду, облокотился на него и взял прислонённую к шкатулке яркую открытку с золотыми тиснёными буквами «С днём рождения!». Повернув её, он прищурился, пытаясь прочитать написанное. Не разобрав мелких букв, выдвинул верхний ящик, взял очки в коричневой пластмассовой оправе, одел их на нос и снова принялся за чтение. «Дорогой папа, поздравляем тебя с восьмидесяти… – тихонько бормотал старик, нахмурив брови. – И не выговоришь сразу чего написано-то. – Он пожевал губами и продолжил: – С восьмидесяти… -трёх… -летием. Желаем тебе всего самого хорошего, мирного неба над головой, крепкого сибирского здоровья, цыганского веселья, счастья и всяческих успехов. Андрей и Татьяна. – Матвей поставил открытку на место и вздохнул: – Какие уж там мои успехи».

Затем повернул ручку радиоприёмника. Из динамика послышался женский голос: «Вчера, третьего июня в подмосковной правительственной резиденции Ново-Огарёво под председательством Президента СССР Михаила Сергеевича Горбачёва прошло очередное заседание подготовительного комитета по завершению работы над проектом нового Союзного договора. Участвовали президенты, Председатели Верховных Советов РСФСР, Украины, Белоруссии, Узбекистана, Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркмении, Азербайджана, автономных республик. В заседании приняли участие Председатель Верховного Совета СССР Лукьянов…» Повернув ручку обратно, Матвей выключил радио и пошёл в прихожую.

Там по разные стороны стола, стоявшего у окна, друг напротив друга сидели Клавдия и – слух Матвея не подвёл – их деревенская почтальонка Ленка Паутова, молодая крупная розовощёкая деваха. Её почтовая сумка лежала на полу у входной двери.

– Здравствуйте, деда Матвей, – кивнула она старику.

– Здорово… Принесла нам чего-нибудь?

– Принесла вот… – Ленка показала на лежащие на столе письмо и районную газету «Знамя Ильича», называемую в народе попросту «Знамёнка».

– От кого письмо-то? – поинтересовался Матвей, беря конверт и всматриваясь в обратный адрес.

– От Натальи, – подсказала Клавдия.

– Чего пишут? Валерку-то привезут нынче на каникулы?

– Да я не читала ещё… Видишь, разговариваем.

Матвей положил письмо обратно на стол и снял с вешалки старую, выцветшую на солнце фетровую шляпу с шёлковой лентой по кругу.

– Пойду на улицу схожу. – Толкнув дверь, он вышел в сени.

– Глянь там, у курей-то есть чего или нет. Ежели пусто, так подсыпь комбикорму! – крикнула вслед Клавдия.

Сени были большие, просторные, поделённые надвое дощатой перегородкой. За перегородкой – небольшая кладовка с маленьким окном, множеством полок и шкафчиком; там же и лестница на вышку 2 . Одна дверь – высокая и крашеная – вела из сеней на улицу на крыльцо, другая – пониже и попроще – в узкий крытый проход, идущий к стайке, пристроенной прямо к дому.

Открыв большой ларь, обитый по низу от мышей жестью, Матвей зачерпнул лежавшим тут же ковшом комбикорм и пошёл в стайку. Здесь пахло навозом, прошлогодним сеном и овечьей шерстью. Куры, неспешно ходившие по небольшому загону, завидев Матвея с ковшом, с кудахтаньем бросились к нему.

– Ну-у… дикошарые… – пробурчал старик. – С ног сшибить готовы.

Высыпав комбикорм в деревянное корыто, он пошарил руками в куриных гнёздах и, взяв четыре яйца, вышел из стайки. Яйца положил в небольшую плетёную корзинку, стоявшую рядом на лавке, повесил ковш на гвоздь и пошёл дальше в огород.

С одной стороны огород Заречневых имел общий забор с усадьбой Гуменниковых, с другой был неширокий переулок, ведший на соседнюю улицу, дальше за переулком вдоль дороги стояло ещё с десяток домов, и улица заканчивалась.

Выйдя в огород, Матвей оглядел усадьбу. Погода после прохладного мая начинала понемногу выправляться, и солнце днём пригревало совсем уже по-летнему. Цепной кобель Амур лежал возле будки, вытянув лапы и подставив солнцу бок, из которого уже начинал лезть клоками зимний подшёрсток. Заслышав шаги, Амур вскинул голову, но, увидев хозяина, снова положил её на землю и лениво замахал хвостом.

– Ну что? – обратился к собаке Матвей. – Дождался тепла? Косточки свои греешь?

Амур завилял хвостом ещё сильней, но, как лежал, так и остался лежать, даже лапой не пошевелил. Собаку держали не у крыльца на входе в дом, а здесь, за стайкой, чтобы охранять пчелиные ульи, стоявшие вдоль стены позади дома.

Не спеша подойдя к крайнему улью, старик стал глядеть, как суетятся у летка пчёлы. Удовлетворённо покачав головой, Матвей пошёл дальше. Осмотрел грядки, на которых рядками всходили лук, укроп, брюква, редька и прочие посадки, заглянул – не слишком ли жарко? – под полиэтиленовую плёнку, укрывавшую высокую огуречную гряду, сложенную из навоза, приоткрыл один край побольше. Недовольно поцокал языком, глядя на чёрную пахоту, в которую уже две с лишним недели назад посадили картошку. Хотя и ростки у клубней были хорошие, и земля к той поре вполне уже прогрелась, но всходов по сей день не было. Видимо, холода, ударившие в конце мая – «на черёмуху» – сильно притормозили рост.

Постояв у картошки, старик пошёл в небольшую сараюшку, служившую ему столяркой. Снял со стены двуручную пилу, прищурив глаз, глянул на зубья, подумал: «Развести да наточить бы не мешало. Валерка приедет, так дров надо будет напилить, а то горбыли с позапрошлого года ещё лежат». Потом заглянул в стоявшие на верстаке жестяные консервные баночки, где хранились рассортированные по размеру гвозди. Взяв один, кривой и ржавый, приложил его к наковальне, тюкнул, выпрямляя, пару раз молоточком и бросил обратно в банку.