– Что? – Пешкан опять ненадолго потерял дар речи. – Поддержать? А… Это… Ну… В чём?

– Он хочет, чтобы отныне все осламки шли в Итиль одним караваном.

Пешкан сначала изумлённо открыл рот, а потом присвистнул.

– Ай, да эльтабар. Вот, стало быть, чего удумал. Ну-у-у-у, это понятно. Больше лодок – больше стражей. Больше стражей – меньше потерь, а значит, больше подать с проданной пушнины. Мелкие патши, опять же, будут рады пристроиться в крупный караван, под защиту сильных. И ради такого они станут даже верными рабами эльтабара. Молоде-е-е-ц. Мудро. – Постановил Пешкан, и, встрепенувшись, поднял глаза на Турумтая. – Зачем это эльтабару понятно. Но зачем это тебе? Почему ты ради этого хочешь отдать перелог?

– Говорят любопытство – кошку губит. – Попытался отшутиться Турумтай.

Но Пешкан лишь качнул головой – им двигало не просто любопытство. Он хотел убедиться, что не слишком дешево продаёт свой голос на совете. Если для Турумтая так важно помочь эльтабару, что он готов отдать за это перелог, может, с него можно получить гораздо больше?

– Мои повозы тоже грабят. – Спокойно пояснил Турумтай. – В прошлом году две осламки, в позапрошлом – одну. Мех, что я потерял за два этих года, с лихвой окупил бы урожай с подсеки. Вот и вся причина.

Пешкан громко и деланно рассмеялся, давая понять, что не верит Турумтаю. Тот понял, что так просто нухрата не взять, и решил зайти с другого бока.

– Дело, конечно, твоё, но… тебе не всё равно? Для нухратов это выгодная сделка. Ты поддержишь эльтабара, взамен получишь перелог. И главное, никто в Булгаре об этом даже не узнает. – Вдруг Турумтай так подался вперёд, что они почти столкнулись головами, и добавил почти шёпотом. – Ну, или про наш спор узнают все.

Эта был удар, с адской точностью нанесённый в самое больное место – показную весёлость Пешкана словно ветром сдуло. Он зажал между пальцев мясистую нижнюю губу и стал мять её так, будто это ягода, из которой нужно выдавить сок. Глаза его при этом то сужались до едва приметных щёлок, то расширялись до размера лесного ореха. А Турумтай в этот миг готов был поклясться, что может угадать каждую мысль Пешкана.

Сейчас, после последних сказанных слов, для нухрат-патши стало неважно, что задумал эльтабар и почему на самом деле Турумтай помогает ему. Даже спорная подсека больше не волновала Пешкана. А вот что будет, когда все узнают, как бесславно для нухратов завершилось дело с перелогом…

Пешкан даже передёрнул плечами и сморщился, только подумав, как станут зубоскалить патши и старейшины всех родов.

– На что Пешкан только надеялся, глупец?

– Молодец Турумтай, щелкнул по носу наглеца.

– Да уж, размазал барсул нухрата как соплю по стенке.

– И поделом ему. Овца барсу не ровня.

Рукавом домашнего халата Пешкан смахнул со лба холодный пот – ему трудно было представить что-то страшнее таких разговоров. И когда он посмотрел на Турумтая, тот уже не сомневался, что нухрат-патша согласится.

– Ну, так что? – Спокойно спросил Турумтай. – Уговор?

Пешкан с такой решимостью схватил протянутую руку, что Турумтай испугался, как бы хозяин не решился на драку. Но нухрат-патша объявил сдавленным хриплым голосом:

– Уговор.

Глава седьмая

Ранним утром двадцать третьего дня Казана ае, едва над Востоком забрезжил рассвет, окрасив верхушки леса багрянцем, Айдарук, Ушапай и Чуксар покинули йорт барсулов в Булгаре. Когда они прошли через халжда и спустились к берегу реки, Ага-Базар уже проснулся и бурлил шумным людским морем. Проныра Чуксар, знавший все закоулки торговых рядов, провёл друзей прямиком в квартал зергеров и уверенно указал лавку с самым лучшим товаром.

Оказавшись внутри приземистого сруба, Айдарук долго ходил вдоль длинного стола, где на чёрном бархате лежали тонкие браслеты и массивные наручи из серебра; серьги с разноцветными камнями в изящных завитушках драгоценного металла; венцы с таким хрупким орнаментом, что казалось, он рассыплется даже от дуновения ветра; ошейники в россыпях жемчуга и зерни. Выбрать из всей этой прелести что-то одно оказалось не такой простой задачей и Айдарук, отродясь не видевший подобной красоты, дойдя до конца стола, тяжело вздыхал, жмурился и тряс головой, а затем молча поворачивал и шёл обратно. На пятом проходе он чуть замедлил шаг у одной вещицы, но лишь зацепив её взглядом, всё же пошел мимо. В следующей попытке на том же месте он уже задержался и посмотрел на украшение внимательней, но всё же двинулся дальше. На седьмой попытке, остановившись, почесав затылок и мечтательно вздохнув, вроде уже шагнул в сторону, но потом резко развернулся и надолго застыл.

Чуксар, который давно потерял терпение и раздражённо приплясывал чуть в стороне, тихо ругнулся, подошёл к другу и заглянул ему через плечо. Оказалась, что внимание Айдурука привлекла нагрудная подвеска. Крупный серебряный круг с золотым плетением узора, в нижней части которого закреплены были шесть длинных цепочек и на конце каждой – фигурка утки.

– Пффф. – Чуксар удивлённо вскинул брови и толкнул Айдарука плечом. – Уверен?

По древней традиции нагрудную подвеску с утками девушке мог дарить только жених. А если это делал посторонний юноша, то это был равнозначно сватовству. И если в простых семьях такая дерзость могла сойти парню с рук и даже привести его к успеху, то среди патшей подобная выходка, скорее всего, обернулась бы бедой. Уж тем паче, если речь шла о барсула и эсегелях, давно питавших неприязнь друг к другу.

Айдарук, который без того терзался в сомнениях, от слов Чуксара растерялся ещё больше. Он оглянулся за поддержкой к Ушапаю, и тот с готовностью отозвался – многозначительно повёл бровью. Но глядя на него Айдарук так и не понял, одобряет гигант выбор друга, или призывает одуматься.

Айдарук покачал головой и надолго закрыл глаза, а когда вновь открыл их, протяжно выдохнул и махнул рукой. Вскоре, оставив в лавке десять соболей, он вышел на улицу с большой шкатулкой в руках, и троица поспешила обратно к йорту.