Агидельцы одержали верх, но Айдарук, который добыл для всех эту победу, застрял на снежной горе. Разозлённый этим, Айдарук левой рукой поймал шест, которым его снова пытались ткнуть, а правую запустил в наплечную сумку, выхватил оттуда тяжелый снежок и с коротким замахом пустил его в цель. Он попал прямо в берестяную маску. Та с хрустом сломалась пополам и не упала с лица только потому, что держалась завязками на затылке. Вскрикнув, пронзительно и тонко, защитник выронил шест и, пошатнувшись, осел на снег. Айдарук издал победный клич, спрыгнул вниз и оказался рядом с поверженным врагом. Собираясь отомстить мелкому балбесу, он зачерпнул в горсть побольше мокрого истоптанного снега пополам с грязью, схватил разбитую маску за нижний край, сдёрнул её и… замер, встретившись взглядом с двумя изумрудами глаз, блестевших навернувшейся слезой. Девчонка! Это была девчонка лет пятнадцати, не больше. И на её обиженно-испуганном лице чуть выше левой скулы на белоснежной коже уже наливалась красно-синяя блямба ушиба, а на бархатных губах, чуть приоткрытых из-за сбитого дыханья, краснела капавшая с носа кровь. Она тонкой струйкой стекала на подбородок, а оттуда на шею, настолько тонкую, что Айдарук удивился, как она не сломалась, когда голова девушки откинулась назад при попадании снежка.

Айдарук забыл, где он и почему здесь оказался. Забыл о штурме и Тама-Тархане, не слышал оглушительных криков, не замечал отступавших эсегелей и гнавшихся за ними адигельцев. Мимо пробежал Ушапай с синяком под левым глазом. На мгновенье рядом замер Чуксар, он что-то прокричал, тыча в сторону главной ледяной крепости, потом недоуменно пожал плечами и, махнув рукой, поспешил за остальными. А Айдарук всё сидел рядом с незнакомкой, смотрел в зелёную бездну гневно сверкающих глаз, и ему хотелось только одного – прикрыть собой это хрупкое существо, чтоб не дай бой не попали в нее летевшие отовсюду и во все стороны щепки, куски льда и шмотки грязного снега.

Айдарук протянул руку и легко прикоснулся к подтёку на скуле девушке, отчего та болезненно дёрнула головой и отстранилась.

– Ну! Придумал тоже. – Гневно сказала она, а в следующий миг, взглянув за плечо Айдарука, облегчённо вздохнула.

Тут же рядом возник Самур – сын Эрнука, который был лет на пять старше Айдарука. Присев на корточки, он осмотрел сестру, потом окинул взглядом Айдарука и презрительно усмехнулся:

– Одолел девчонку, да?

– Да я откуда знал. – Попытался оправдаться Айдарук, но его уже не слушали.

Самур перевёл взгляд на сестру:

– Цела?

Девушка пожала плечами, одновременно отодвигаясь от чужака и прижимаясь к брату. Тот легко подхватил её на руки, встал и, напоследок ещё раз смерив Айдарука взглядом, зашагал мимо разбитой баррикады к усадьбе Эрнука. Айдарук тоже поднялся, но ему почему-то уже не хотелось спешить на штурм, биться за право первым ворваться в ледяную крепость и схватить чучело Тама-Тархана. Всё это показалось вдруг таким глупым и бесполезным.

Через два дня, едва дождавшись конца праздничных гуляний, Айдарук пришёл к усадьбе Эрнука. Стражникам он сказал, что хотел бы узнать о здоровье племянницы хозяина и попросить у неё прощения. Хотя на самом деле просто мечтал ещё раз увидеть Бийче – он даже успел расспросить кое-кого из эсегелей и узнать имя незнакомки. Но Айдарука не пустили дальше ворот, просто пообещав передать его извинения. На том всё и кончилось.

С тех пор прошёл почти год, в котором не было такой ночи, чтобы Айдарук вновь не пережил эту встречу во сне. А потом, проснувшись, в том месте, когда Бийче уносили прочь, он долго лежал без сна, и, глядя в потолок, сожалел о том, что Чирмыш слишком далеко от Биляра. Но теперь подходило время очередной поездки в город на Итиле. Приближался Чумар боткасы – главный праздник осени, на котором все булгары соберутся вместе, чтоб принести жертвы богам, а после на большом меджлисе обсудить важные вопросы. И Айдарук точно знал, что в такие поездки, отец обязательно навещал других патшей: одних по делу, других просто, из вежливости, как того требовал обычай. Прежде Айдарук не стремился попасть на эти встречи – ему не интересно было слушать длинные неторопливые беседы людей, что говорили так, будто давно устали от жизни. Но в этот раз Айдарук хотел любой ценой напроситься пойти вместе с отцом. И если всё получится, он обязательно попросит у Эрнука дозволения поговорить с племянницей, чтоб лично принести ей извинения. А когда Бийче выйдет, он бросит к ее ногам связку превосходных соболей. Юноша живо представлял, как это будет, как при виде ценных мехов изменяться лица самой Бийче, её двоюродного брата Самура и даже самого Эрнука. В наивных мечтах своих Айдарук уже слушал речь эсегель-патши, который восторженно говорил, что давно искал именно такого мужа для любимой своей племянницы, а та, скромно потупившись, лишь изредка поднимала на Айдарука глаза, в которых светились тепло и восторг. И вот когда Эрнук напрямую спросил у Бийче, хочет ли она стать женой столь лихого джигита, девушка зарделась, застенчиво просияла и едва шевельнула губами. Но вместо желанного «да» над рекой, по которой бесшумно скользили осламки, разнёсся встревоженный крик дозорных.

Айдарук вздрогнул и растерянно огляделся. Кроме него, почти все на осламке уже собрались у левого борта и с напряжённым молчанием следили за тем, как вдали на Севере над зелёным морем хвойного леса струился белёсый дым.

Глава вторая

Примечания:

Кайтару – штраф, возмещение, неустойка.

Айдарук очнулся, потряс головой, избавляясь от остатков грёз, и осмотрелся, пытаясь найти в береговых зарослях что-нибудь для приметы. По гладкой каменной глыбе, на пару кадамов поднимавшейся из зеленоватой воды, и огромной сосне, в старческом поклоне нависшей над тихой заводью, он определил, что караван почти достиг устья Эремэ – не широкой, но очень глубокой речушки, что выходила из густой лесной чащи и падала в Киче Чирмешан. А выше по её течению, примерно в двух фарсахах, имелся старый перелог, который последние лет десять ждал, когда к нему вернуться люди.

В этих местах так делали испокон веку. Большая семья находила удобное место и расчищала его. Потом, осенью стволы поваленных деревьев сжигали, и весной, когда снег талой водой уходил в недра, распахивали землю, щедро напитанную золой и перегноем. Три-четыре года такое поле рожало очень щедро, но потом урожаи шли на убыль и пашню обращали в пастбище. А ещё через несколько лет, когда подсеку покрывал кустарник и древесный молодняк, люди вовсе покидали это место. Но не навсегда. Лет через десять-пятнадцать они возвращались, чтобы опять отвоевать у леса кусочек земли.

Перелог в верховьях Эремэ появился в те времена, когда Айдарук ещё не родился, и даже отец его деда Байбата бегал по Буляру беспортошным мальчишкой. С тех пор подсеку трижды оставляли, и вскоре её предстояло чистить в четвёртый раз. Айдарук точно знал это, так как перед самым уходом в повоз, отец говорил о брошенном поле с главой одного из родов. Тот хотел приступать к делу уже будущей весной, а Турумтай убеждал отложить начало работ на следующий год. Старейшина тогда настоял на своём, и вождь всё же дал добро на то, чтобы сразу после посевной род начинал осваивать старую делянку. Но дым, что густой пеленой поднимался над лесом, говорил, что кто-то пришёл туда раньше хозяев. И это не сулило племени добра.