О том, как могла выглядеть зажиточная ферма в северных штатах, можно судить по рекламным объявлениям. В 1785 г. близ Йорка (Пенсильвания) продавалась «элегантная ферма» с претенциозным названием «Сельское блаженство», «подходящая для джентльмена». Там был двухэтажный дом с «превосходным подвалом», большой хлев, способный вместить 40 голов скота, подсобные помещения. При доме был сад с «лучшими фруктами», 25 акров луга, клеверные поля. В объявлении особо упоминался родник недалеко от дома, а также ручей, в котором плескалась рыба и куда прилетали дикие утки. До церкви было восемь миль, что также особо оговаривалось. «Немногие места могут похвалиться столькими преимуществами», – заключал гордый владелец 402 .

Характерной особенностью местного строительства на жарком Юге было выделение отдельных строений под кухню, прачечную, маслобойню и т.п. Благодаря этому, в жилых помещениях было прохладнее.

Дом Джорджа Вашингтона в Маунт-Верноне дает хорошее представление о жизни южного джентльмена XVIII в.

Во время войны Маунт-Вернон не пострадал. Управляющий, дальний родственник хозяина Лунд Вашингтон, проявил больше прагматизма, чем патриотизма, и предложил англичанам снабжать их суда провиантом. В итоге плантацию не тронули; только 17 рабов ушли с англичанами, надеясь получить свободу за службу английской армии. Лафайет писал Джорджу Вашингтону: «Это определенно произведет дурное впечатление по контрасту с героическими ответами некоторых соседей, чьи дома сожгли» 403 . Вашингтон в свою очередь корил управляющего: «Мне было бы не так больно услышать, что вследствие вашего неповиновения мой дом сожгли, а плантация в руинах» 404 . Так или иначе, особняк уцелел и до сих пор бережно сохраняется в качестве национального исторического памятника. Еще в 1860 г. Маунт-Вернон открыл двери посетителям в качестве музея 405 .

Особняк был окружен роскошным садом, которым восхищался путешествующий поляк Юлиан Урсын Немцевич: «Тропинка обегает кругом лужайку для боулинга и обсажена тысячей разновидностей деревьев, трав, кустарников. Над ними царят два огромных испанских ореха, посаженные собственноручно генералом Вашингтоном» 406 . В саду росли смородина, малина, крыжовник, а также персики и вишни, на которые слетались птицы и которые потихоньку таскали рабы 407 . Саду уделялось много внимания. Вашингтон старался залучить к себе умелых садовников и готов был даже закрывать глаза на их маленькие слабости. Управляющий был в этом солидарен с хозяином: «Что касается Бейтмэна (старого садовника), то… позволяйте ему время от времени напиваться, и он будет счастлив. Он лучший огородник, какого только можно встретить» 408 . Рядом с садом расположился аптекарский огород, где Марта Вашингтон разводила лекарственные травы.

Река Потомак обеспечивала плантации транспортную доступность и одновременно придавала окрестностям романтическую прелесть. Вот как выглядел осенний день в Маунт-Верноне в описании того же Немцевича: «Солнце садилось за синеватыми холмами, за густыми зарослями дуба и лавра. Его лучи косо падали на гладь Потомака. Легкий ветерок ерошил листву, уже наполовину желтую» 409 . На реку выходила обширная веранда, с которой открывался чудесный вид.

Планировка и архитектура особняка напоминали об английских поместьях. Палладианские окна 410 и купол-«фонарь» с золотым флюгером придавали ему особенную элегантность. Дом был просторен. В описи завещания Вашингтона указано более 30 различных помещений, включая шесть спален только на втором этаже. Как и следовало по английским традициям, первый этаж был отдан под парадные комнаты. Самым большим помещением здесь была столовая, при необходимости превращавшаяся в бальный зал. Здесь же располагались гостиные и кабинет хозяина дома. «Новая комната» на том же первом этаже служила Вашингтону чем-то вроде салона. Она была оклеена зелеными обоями, а для меблировки были заказаны в Филадельфии шкаф и стулья в федеральном стиле. Подобно грандиозным «салонам» модных английских усадеб XVIII в., эта комната предназначалась для выполнения нескольких функций. Это было место приема посетителей; ее высокий потолок, большой объем и симметричное оформление делали пространство по-настоящему впечатляющим. Одна эта комната была больше, чем большинство домов в колониальной Виргинии. Она же служила Вашингтону картинной галереей. Свет, струившийся из величественного палладианского окна, выходившего на север, был идеален для картин. И здесь же накрывали угощение для особенно почетных гостей. Благодаря высокому потолку и двум дверям, выходившим наружу, вентиляция была достаточно хорошей, чтобы здесь было приятно находиться в жаркие летние дни.

В передней гостиной Марта Вашингтон царила за чайным столом и предлагала угощение гостям. Здесь висели семейные портреты. Стулья и софа в комнате были обиты роскошным голубым шелком и камвольным дамастом 411 . Цвет стен, саксонский синий, получался из незадолго до того изобретенного красителя: смеси серной кислоты и индиго. Это был ярко-синий оттенок, переходящий в зеленый. Свечи горели в жирандолях неоклассического стиля. Технической новинкой была масляная аргандова лампа, изобретенная в Швейцарии в 1780-х гг. Благодаря особой форме, такая лампа освещала в 10–12 раз эффективнее, чем свечи, и при этом меньше дымила. Та, что принадлежала Вашингтону, была сделана в форме римских светильников из Помпей. В этой же комнате стоял самый элегантный чайный столик во всем Маунт-Верноне. Камин был украшен гербом Лоуренса Вашингтона, жившего в XVI в., – именно к нему хозяин поместья возводил свой род.

Каждое утро между четырьмя или пятью часами Вашингтон спускался в кабинет из спальни. Здесь он писал письма (а это занятие отнимало немало времени в XVIII в.) или просматривал хозяйственные отчеты до завтрака. Здесь же он мог переодеться или принять ванну. После завтрака он объезжал свои владения. Вечером, если не было гостей, в кабинете можно было почитать. Обстановка была деловая: книжные шкафы, секретер.

Спальни на втором этаже предназначались не только для членов семьи, но и для самых почетных гостей. На третьем, мансардном, было еще две комнаты для визитеров попроще.

Вашингтон старался организовать свою жизнь в Маунт-Верноне так, чтобы ему не слишком мешали посетители – а их было много даже по меркам южного гостеприимства. По подсчетам историков, в 1768–1775 гг. у Вашингтонов побывало около двух тысяч гостей 412 . В последующие годы, когда хозяин Маунт-Вернона стал обожаемым лидером молодого государства, поток еще возрос. Один из посетителей Маунт-Вернона вспоминал: «Когда из любопытства сюда заглядывают путешественники, их принимают вежливо. Но они никогда не нарушают домашнего распорядка или распределения времени генерала, которое соблюдается столь же строго, как в бытность его во главе армии или в президентском кресле» 413 . Много времени у хозяина отнимало управление большим имением, а также сельскохозяйственные эксперименты, которыми он увлекался. Он пробовал разводить мулов, сравнивал разные сорта навоза, вспашку разными видами плугов. Не забывал и о досуге. Вашингтон педантично отмечал в дневниках все свои занятия. Благодаря этому мы можем представить себе времяпровождение виргинского плантатора во всех деталях. Например, в 1768 г. будущий президент 49 дней провел на лисьей охоте, 15 раз побывал в церкви, посетил два бала и три театральных представления. Он принимал много гостей и ездил в гости, играл в карты 414 .

В Маунт-Верноне любили музыку и много музицировали. Правда, сам Вашингтон сознавался: «Я не могу ни спеть ни одной песни, ни издать ни одной ноты ни на одном инструменте» 415 . Но в доме звучал спинет его падчерицы Марты Кастис, а позже и клавесин его внучки Элеоноры. По воспоминаниям Джорджа Вашингтона Кастиса (внука президента), бедняжка Элеонора не получала удовольствия от музыки: «Несчастная девочка играла и плакала, плакала и играла долгие часы под пристальным взглядом своей бабушки, сторонницы строгой дисциплины во всем» 416 . На клавесине могли быть ноты сонат Баха, «Ифигении в Авлиде» Глюка или «Песни русалки» Гайдна, а могли быть и патриотические американские мелодии вроде «Президентского марша». Зато Немцевич был очарован результатом: «Это была одна из тех небесных картин, какие природа создает редко и на какие нельзя смотреть без экстаза. Ее (Элеоноры. – М.Ф.) нежность равняется ее красоте, и это создание, столь совершенное по внешности, обладает всеми талантами: она играет на клавесине, поет, рисует лучше, чем любая женщина в Америке или даже в Европе» 417 . Еще одна посетительница, Элизабет Каррингтон рассказывала о женском мирке Маунт-Вернона: «С одной стороны сидит горничная с вязаньем. С другой – цветная малышка учится шить. Достойная старушка за своим столом ножницами кроит зимнюю одежду для негров. А добрая пожилая леди руководит ими всеми, не прекращая вязать» 418 .