Наташа села на стул в углу террасы и тяжело опустила голову. Она была очень одинокой.

Мама появилась на террасе с дымящейся кастрюлей в руках, с кухонным полотенцем через плечо.

— Почему ты не за столом? Или ты не знаешь, где твое место? — строго спросила мама.

Наташа покорно пересела к столу и взяла хлеб и ложку. Мама налила в тарелку грибной суп, который Наташа очень любила. Наташа откусила хлеб и почувствовала, что он соленый. Она ела суп и была самой несчастной.

— Что нового в школе? — спросила мама.

— Как всегда, занятия, занятия, — быстро сказала Наташа, не поднимая глаз от тарелки.

— Тебя спрашивали?

— Меня? Разве так часто спрашивают?

Мама внимательно посмотрела, как Наташа ест, но ничего не сказала и ушла с террасы. Наташа сразу перестала есть и прислушивалась, что делает мама.

Мама погремела на кухне кастрюлями, вернулась и поставила перед Наташей дымящуюся тарелку с картошкой и мясом.

— Ой, как много, — сказала Наташа. — Я не могу столько.

— Ешь, пожалуйста, без разговоров, — сказала мама и снова ушла.

— Мама, почему ты не кушаешь, а все ходишь-ходишь? — крикнула Наташа.

— Я обедаю с папой, ты же знаешь, — ответила мама из комнаты.

Наташа слушала, но в доме ничего не было слышно. Вдруг в комнате папы длинно зазвонил телефон. Хлопнула дверь, мама пробежала по коридору в папин кабинет.

— Слушаю вас. Я слушаю… — быстро заговорила мама. — Нет, товарищ, это квартира инженера Логинова, а не пятый участок. Вы ошиблись.

Мама положила трубку, и в доме снова стало тихо, только звонко шумели осины в саду и машины проносились по шоссе. Наташе показалось, что мама стоит за дверью и смотрит на нее в щелку. Наташа торопливо проглотила кусок мяса и картошку, но мясо было тоже соленое, и Наташа отодвинула тарелку.

Мама вышла на террасу совсем другая. Вместо свитера на ней было новое платье с большими красными горошинами. Мама была очень красивая в этом платье. В руке она несла чашку с компотом, далеко отставив ее от себя.

— Будешь вечером делать уроки или пойдешь гулять? — спросила мама. Боже мой, ты совсем не ешь.

Наташа ничего не ответила, уронила на пол вилку и затряслась от беззвучных рыданий.

Мама быстро поставила чашку на стол и всплеснула руками, звонко хлопнув в ладоши.

— Что с тобой, Наташенька?

— Не хочу. — Наташа оттолкнула тарелку и зажала рот рукой, чтобы сдержать рвущийся из груди плач.

— Я желаю наконец знать всю правду, — сказала мама. — Сейчас же рассказывай, что было в школе.

— Меня спрашивали. — Наташа уронила руки и заплакала громко и неудержимо.

— Я так и знала, — испуганно сказала мама и опустилась на стул. — По арифметике?

— Да-а-а. — Наташа плакала изо всех сил.

— Учебный год только начался, а ты уже приносишь домой такие подарки. И, как нарочно, именно сегодня. Как тебе не стыдно. Ведь ты уже в третьем классе.

— Я не нарочно. Она про деление спросила.

— Разве деление разрешается не знать, — язвительно сказала мама, вставая и беря со стола чашку. Наташа с мольбой смотрела на маму широкораскрытыми мокрыми глазами.

— Пожалуйста, не думай, что твои слезы разжалобят меня. Останешься сегодня без сладкого.

Наташа до этого совсем не думала о компоте, но сейчас она уже хотела компот и заплакала еще громче. Вдруг она увидела, как от калитки с шумом отъехал грузовик, на котором всегда приезжал с работы папа, а сам папа уже открыл калитку и быстрыми легкими шагами шел по желтой пятнистой дорожке к террасе.

Наташа перестала плакать и отвернулась, но папа все равно уже знал обо всем.

— Добрый вечер, Нина, — сказал он, подходя к маме и целуя ее в щеку. В честь какого предмета сегодняшний концерт?

— Арифметика, — ответила мама, целуя папу. — Что нового на работе?

— Как всегда, строим, строим.

— Ты звонил Маргеляну? Что он сказал? — спросила мама.

— Очень хорошо, — свирепо сказал папа, подошел к Наташе и больно зажал ее подбородок пальцами. — На этот раз арифметика. Учебный год только начался, и уже пошли концерты. И это называется третий класс.

— И, как нарочно, именно сегодня, — сказала мама.

И папа и мама действовали совсем не так, как хотелось Наташе. Вместо того чтобы успокоить, унять ее безутешное горе, они говорили неприятные насмешливые слова, от которых делалось только тяжелее и горше. Наташа сидела вся в слезах и лишь всхлипывала в ответ, когда папа и мама обращались к ней. Она была совсем одинока, а папа и мама не замечали этого.

— Будем обедать? — спросил папа у мамы.

— Разве Маргеляны не придут к нам? Обед давно готов…