Однажды узнaем с печалью, как неизмеримо много теряем с уходом близкого по духу человека и как горьки наши запоздалые сожаления.

Порой вспомним, как это бывает в смутную пору, в начале нашей сознательной жизни, – когда в ровное и безмятежное ее течение без спросу врывается напоминание.

Вдруг в каком–нибудь скучном человеке, который, как нам кажется, весь на ладони, неинтересен, – внезапно откроется неведомая, удивительная страна, которая до этого была сокрыта от досужих глаз.

Или непрошенно приходит и властно переворачивает жизнь всесильная – неотменяемая как сама смерть – любовь.

Или из ушедшего, уже подзабытого, прошлого нечаянно возвращается нечто такое, что было в свое время не оценено, отвергнуто и которому, оказывается, нет цены.

Или, наконец, в каждодневном будничном общении с малыми детьми неожиданно обнаруживаются целые россыпи настоящих драгоценностей совместного бытия, примет самого первоначального знакомства с миром.

Таковыми вкратце будут темы предложенных повествований.

Автор надеется, что обо всём этом он смог – из собранного в разные годы – рассказать в книге. Надеется на интерес читателя: ведь все мы – в одной и той же лодке. И слезы – и в радости, и в горе – у всех у нас одинаково солоны. Как морская вода – прародительница жизни.

Давно мучит меня одна вещь: мы с тобой не договорили… Не успели как следует обсудить, выяснить, почему не знает покоя, мечется душа. Ведь виной тому была не одна профессия, понуждавшая паковать чемоданы, чтобы, покинув насиженное место, оставив близких, закатиться в такую даль, откуда не прискачешь накоротке повидаться со своими, отдохнуть.

Теперь уж тебя ни о чем не спросишь. Ты уже четверть века в земле. Забытая всеми могила твоя по роковой случайности отгородилась чертой от прежнего мира, в котором оставались жить в городе на Неве и сын твой, и родившая его женщина. Что с ними сталось по прошествии стольких лет? Увы, мне не известно.

Далеко унесло меня от славного Питера. Сижу на балконе. Висит бледная луна над городом. Её лик – всё тот же сквозь тьму и тьму времен – сейчас обращен ко мне. Но так же, как она видит теперь меня, она видела в разных концах Земли сонмы людей, давно умерших. И может быть, она видела тебя в твою последнюю апрельскую ночь на берегу Черного моря. Но об этом у нее тоже не спросишь.

Память моя вроде мифической карусели, раскрутившейся до того, что посрывались с нее плохо закрепленные предметы, чтобы исчезнуть из поля зрения. Но когда вспоминаю о тебе, я вдруг начинаю слышать твой тихий, глуховатый голос, вижу открытый, прямой взгляд и прячущуюся в усы улыбку. Бывало и спорил я с тобой, но твои спокойные, мягко высказанные возражения убеждали своей правотой.

Но хорошо ли это, когда из тихой гавани вольный ветер срывает с якорей и выносит парусник в открытое море во власть стихии? Хорошо ли, когда на хрупкие плечи слабого Божьего создания фортуна взваливает ношу, зачастую неподъемную? Не оказались ли мы с тобой в числе подобных экземпляров?

У приютившего нас, людей, мира сущего своя линия жизни. Он вовсе не фон, не бездушная декорация, приспособленная для нашего существования. Он полноправный – если не главный – участник грандиозного действа, которое мы называем бытием. И лучшие представители человечества это знали.

«Нет никакой отдельной от нас природы… каждое малейшее движение воздуха есть движение нашей собственной жизни» – написал Иван Бунин.

Молчаливое, загадочное звездное небо над степью, которая «прекрасна и полна жизни» – у Чехова.

Огромное, черное, полное звезд, небо Экзюпери над «Землей людей», остающихся внизу. Отражение луны в глазах пилота.

Муравьиная суета, бесчисленные занятия людей, выглядящие ничтожными в сравнении с жизнью величественной водной стихии в произведениях Джозефа Конрада.

Вечный Океан Мелвилла, напоминающий двуногому о бренности существования…

Планета наша сделалась маленькой. На ней осталось совсем немного белых пятен – неисследованных мест. Но, опять–таки, все ее континенты вместе взятые не идут в сравнение с величиной и величием Океана. Ибо он не только велик. Так или иначе он неизменно присутствует в наших мыслях. Он внутри нас, он в крови и слезах наших.

Так случилось, что в конце шестидесятых ты оказался моим ближайшим наставником, на практике познакомившим меня с нравом этого древнего старца. Который сам по себе. Который не терпит легкого к себе отношения. Который, однажды узнанный, остается с тобой на всю жизнь. И который не торопится раскрывать свои секреты представителям беспокойного людского племени. Обманчивая это вещь – чувство власти над Природой, основанное на слепой приверженности системе научных знаний и вере в могущество точных приборов.