– Пап, ты что, мы же не птицы! – возмутился Миша, и в трубке раздался смех.

Ему не хотелось заходить в корпус, хотелось продлить это теплое майское утро и только что вновь испытанное ощущение свободы, ветра и скорости. Он обожал эти первые поездки на мотоцикле после долгих месяцев зимнего простоя. Начало сезона, и снова будто крылья за спиной. И нет больше преград, ты – король мира. Управление мотоциклом сродни медитации: погружающее в себя, впитывающее все твое внимание действие. Единение здесь и сейчас. Взаимодействие с силой гравитации, с силой сопротивления.

Мотоцикл – не просто средство передвижения. Это целое искусство. Даже больше – это молитва.

Не хотелось снова сжиматься, уменьшаться, чтобы протиснуться в двери, оказаться в фойе, подняться по лестнице на второй этаж – в раздевалку, открыть свой шкафчик, положить сверху блестящий черный шлем, снять одни доспехи – тяжелую куртку и штаны со спецзащитой – и надеть другие – синюю льняную форму и кроксы.

– Добрый день, Юрий Юлианович, – поприветствовала его Ольга, уже два года работавшая здесь охранницей.

– Юрий Юлианович, доброе утро! – поздоровалась Татьяна Ивановна, управляющая регистратурой.

Юрий кивнул им обеим и прошел дальше. Как будто звук его собственного голоса мог рассеять облако мотокайфа, в котором он до сих пор пребывал. Поднявшись по лестнице на второй этаж, он зашел в раздевалку. Внутри никого не было. Юрий медленно и не хотя поднял блестящий черный шлем и аккуратно водрузил его на шкаф. В этот момент в комнату вошел коренастый мужчина с испанской бородкой.

– ЗдорОво! – он поприветствовал Юрия, широко улыбаясь и по-хозяйски усаживаясь на лавочку. – Чего довольный такой?

– Сезон открыл, – поделился Юрий.

– На мотике что ли прикатил? Не видел его что-то на парковке.

– А я у больницы встал – там тень.

– Вот и весна, – сказал коренастый и натянул на свой округлый живот форму цвета хаки. – Скоро и я сезон открою, – он подмигнул Юрию. Тот понимающе улыбнулся и засунул ступни, обтянутые яркими полосатыми носками, в темно-синие кроксы.

– Переводы к нам сегодня будут, Федор Иванович? – поинтересовался Юрий у коренастого. Тот почесал за ухом и ответил:

– Да, должны сегодня Смирнову перевести и Абаева.

– Абаев – это который с судорогами?

– Да.

– Принято, – за Юрием закрылась дверь.

«Миру – Марк:

Здравствуй, мой Мир!

Вот именно здравствуй. Все мои мысли сейчас о твоем здоровье.. Твоем и нашей будущей дочери. Это сейчас самое-самое главное.

Я пишу тебе письмо. Один в квартире. Она так опустела без тебя и Мишки.. Но я отмахиваюсь от грустных мыслей. Ведь тебе должно быть намного тяжелее там, в больнице..

Береги себя. Отдыхай, набирайся сил. Мы все тебя очень любим и ждем.

У меня нет никого дороже тебя, и нет ничего дороже нашей семьи. Вместе мы справимся.

Не перестаю радоваться, каждый день радоваться тому, что ты у меня есть.

И все силы вкладываю в наш дом. Надеюсь, что к рождению дочки мы успеем закончить ремонт и заселиться.

Верю, в этом доме мы будем счастливы. Вчетвером.

Люблю тебя, Мир.

Марк»

Как сразу теплеет внутри! И это тепло, разливаясь, будто набухает и становится силой. Даже выпрямиться хочется. И вздохнуть поглубже. Я храню все его письма, все-все. Он и не догадывается.

Галин хохот вывел меня из теплого тумана. Удивительно, но после того, как «ее зашили», Галю как подменили: она стала веселой, разговорчивой и даже кокетливой. А до этого все время спала – засыпала тревогу.

В первые месяцы беременности на меня обрушился сильный токсикоз – и чтобы не чувствовать его, я тоже все время спала. Это было моим средством выживания. Осознанно уходить из этой непереносимой реальности с резкими, как нашатырный спирт, запахами и круглосуточно подкатывающей тошнотой. Когда спишь – не чувствуешь. Ничего не чувствуешь, ни о чем не думаешь, и время идет быстрее. Я выбирала не жить, а спать. Это страшно, если вдуматься.

Помню, мы как-то подсчитали с Мишкой, сколько дней кто из нас уже прожил. Получилось, что я в свои тридцать лет прожила одиннадцать тысяч дней, а он в свои неполные пять – тысячу семьсот. Бабушка Жанна прожила двадцать тысяч дней, из них двенадцать тысяч – вместе с дедушкой Толей.

– Мам, а сколько дней мне осталось? – спросил тогда Мишка. И почему-то именно в тот момент я поняла, что дни наши сочтены. Впервые задумалась, что значит эта фраза. Дни наши сочтены. Конечно, мы не знаем, сколько нам отпущено, но, когда видишь цифры на калькуляторе, сразу становится ясно, что количество дней ограничено. Вот они – уже подсчитаны. И сразу получается, что нет лишних дней – каждый ценен.