– Я не собиралась. Можно я просто посмотрю издалека?

Та Аня оторопела. Я повернулась к ней и заглянула поглубже: ее глаза не выражали ничего. Немного поверхностного беспокойства и капелька раздражения. Она просто нашла причину что-то почувствовать. Стало грустно от того, что дети живут с такой мной. Может, и дети такие же безразличные к жизни?

– В моем мире у меня никого не осталось. Я просто хотела увидеть их еще раз. Я столько сделала, чтобы оказаться в мире, где они живы и, надеюсь, счастливы. Мне это очень нужно.

– Л-ладно, смотри. Но постарайся держаться в стороне. Не хочу придумывать объяснение нашему сходству.

– Спасибо. Мне этого достаточно.

Я сделала шаг в сторону и перевела взгляд на вход. В этот момент мальчишки вышли из школы. Тима держал портфель брата, чтобы тот поправил куртку, и только потом застегнул свою. Шапки оказались на голове лишь в то мгновение, когда они заметили маму. Надо сказать, что она была ярко одета, поэтому выделялась среди черно-серой массы людей и машин. Бордовое пальто с пыльно-серым мехом в узкополой меховой шляпе.

Не помню, чтобы меня когда-нибудь привлекал такой образ, но не могла не признать, насколько эффектно он смотрелся. Мы отличались во всем, кроме цвета глаз и строения фигуры. Она выпрямила волосы, сделала мелирование, – все то, что мне не нравилось на своей голове, но ей удивительно шло. Ее аура строгости и стиля была сильна, так что проходящие мимо мужчины всегда оборачивались. Я сама с трудом отрывалась от нее, чтобы вновь и вновь следить за сыновьями.

Старший пошел в Сережу. Тимур взял квадрат его лица и голубые глаза. Хотя волосы были такими же темными в отца, они с возрастом приобретали небольшую волну, давая мне надежду, что появятся кудри. А Даня отобрал мои черты, но они смотрелись мужественно и немного упрямо.

И, конечно же, он споткнулся. Это было так ожидаемо, что я улыбнулась. Наверное, ему было больно, особенно когда ранец добавил по затылку после приземления, но я просто соскучилась по его творческой и абсолютно невнимательной натуре. Мне импонировали его порывы и неумение в спешке к цели разглядеть мелкие препятствия. Этот опыт пришел ко мне только с годами, и я старалась передать его сыну, чтобы он набил меньше шишек в юности.

Тимур помог встать младшему, так как они оказались на обледенелом участке асфальта, а подошедшая к ним мать начала отчитывать Даню и остервенело смахивать остатки снега на зимнем костюме. Но вдруг, видимо, вспомнив о стороннем наблюдателе, обняла обруганного сына и даже взяла его за руку. Я накинула капюшон, чтобы скрыть свое недовольство разыгрывавшимся спектаклем и отошла за газель, стоявшую параллельно семейной машины.

Они подошли ближе, и я расслышала – а может, она специально сказала это громко, – что завтра они пойдут в парк. Это, естественно, меняло и мои планы. У меня оставалось три дня, и надо было выжать из них по максимуму.

Парк казался заброшенным по сравнению с тем, что я помнила в своем мире. Кроны, обсыпанные снегом, создавали впечатление девственного леса. Дорожками пользовались редко, так что их никто не чистил. Редким посетителям приходилось самим протаптывать себе путь. И старые следы сейчас снова были присыпаны свежим снегом. Движение затруднялось неровностью узкой тропинки, а с обеих сторон была проложена лыжня – единственное, что подтверждало человеческую активность в этих диких местах.

Я проходила скамейку, за которой висел примеченный мной скворечник, уже раз третий, оставив надежду на долгожданную встречу, но вдали послышались голоса, и вскоре мимо меня пробежали две детские тени. Через минуту живот закрутило, и я ожидала увидеть за углом параллельную себя.

– Давно ждешь? – по-свойски спросила она.

– Спасибо, что пришли.

– Не знала, услышала ли ты.

– Сложно было не услышать, как мальчишки радовались.

– Да, они любят гулять. Хорошо, что мы все-таки решились на второго.

Воспоминания о двух комочках накрыли неожиданно. Момент осознания, что они уже не умещаются на руках, и ноги свисают далеко вниз, а ведь когда-то их крошечные тела помещались на предплечье. Перед глазами встали их беззубые улыбки и пухлые щечки, передернуло от бессонных ночей и недовольных криков. Вновь волной поднялась радость от первых слов, неуверенных шагов.

Впереди раздался смех. Высокие голоса, такие родные, ворвались в душу, одним мощным ударом разбивая некогда выставленный блок. Теплом по телу растеклись воспоминания о семейном уюте, игровых вечерах, нескучных ужинах. Все, что, казалось, осталось за чертой времени, сейчас само плыло ко мне в руки. Я могла дотянуться до этой жизни. То, что привело меня сюда, было лишь страшным сном, потому что жизнь, которую я думала, что потеряла, сейчас отпускала свежие побеги.

Наблюдая, как дети прыгают по сугробам, исчезают в белом покрове и выныривают черными фигурками с красными щеками, я приняла решение никуда отсюда не уезжать. Было просто забыть месяцы слез, пропитанные сладким вином, боль от впивающихся предметов в тело, оставлявших синяки и шрамы. Новых знакомых и год учебы вытеснила чужая, но упоительная реальность. Даже образ Максима отошел на задний план.

Я наконец была там, где должна была, там, куда стремилась, там, где хотела обрести покой. И в вакууме собственных эмоций чувствовала, как сердце успокоило свой хаотичный бег. Оно забилось ровно, но легче и немного веселее отмеряло новый ритм. Даже боль в животе прошла, ее затмило захватившее тело ликование.