С этими неожиданными словами Перри выталкивает Джо из комнаты. Мистер Ничего Особенного корчится на полу, глотая воздух от облегчения и боли.

Джо, помешкав, протягивает руку Вогану Перри.

Перри, тоже помешкав, неловко берет ее и пожимает. Они быстро идут по коридорам к лифту. Возле кинотеатра Джо ненадолго останавливается. Записанный Человек на экране теперь бежит, странно подобравшись, словно бережет старую рану, при этом в его движениях чувствуется знакомая неприятная плавность. Джо хмурит брови.

Перри кивает.

– Здесь они их и делают, – говорит он, устремляясь дальше.

Джо мешкает.

– Кого?

– Их. Монахов. Пропускают ток через мозг, пока он не пустеет, а потом превращают человека в одного из них. С помощью всех этих штук. – Перри обводит рукой зал. – Меня тоже пытались оприходовать.

– И что случилось?

– Многие из них теперь не подлежат ремонту, вот что случилось. Потом они, видать, решили, что я не из монашьего теста. – Перри ухмыляется, сверкая глазами и обнажая окровавленные зубы; Джо всей душой надеется, что он не откусил себе кончик языка и не съел часть мистера Ничего Особенного. – Можно нам уже свалить из этого горящего дурдома? Пожалуйста!

– О да. Конечно.

Джо бежит за Воганом Перри к лифту.

Перри нажимает кнопку нижнего этажа – подвала. Теперь, зная, как тут все устроено на самом деле, Джо чувствует, что лифт едет вверх. Вверх, вверх и прочь отсюда. Двери открываются, и он видит настоящий дневной свет, серый, мрачный и очень промозглый. Английская погодка. Пожар еще не добрался до верхнего этажа, однако сирена ревет вовсю. Он с любопытством прислушивается к ней и поворачивается к выходу. Выйдя за порог, он, быть может, почувствует боль. Быть может, снаружи их поджидают все монахи ордена Джона-Творца. Или снайпер, или толпа вооруженных полицейских. Быть может, пчелы уже вернулись по домам, и все люди давно спятили. Быть может, Полли Крейдл в самом деле написала то письмо.

Пусть. Он все равно выходит.

– Его зовут Далтон, – бормочет Перри, забившись в дальний темный угол ночного автобуса.

Оплатив проезд наличными мистера Ничего Особенного, он теперь перебирает его карточки.

– Так, водительские права. Домашний адрес. Интересно, он женат?.. – Увидев лицо Джо, Перри восклицает: – Эй, ну ты чего! Господи боже, я просто думал, нельзя ли нам проникнуть в его дом и разжиться там одежкой, может, холодильник обчистить. А ты сразу…

Он оскорбленно вздыхает. Джо глядит в окно на серо-зеленый городской ландшафт: бетон и жалкие деревца в невзрачных казенных вазонах.

Оба плохо представляют, куда едет автобус, потому что плохо представляют, где вообще они находятся. Воган Перри хотел сигануть в кусты, но Джо заверил его, что в городе спрятаться куда проще, чем в полях. Поэтому они сели в автобус и сказали: «Нам до города».

– А фокус с лифтом, который на самом деле едет вверх… Хитро придумано! Небось, брат Шеймус руку приложил. Ох и гнусный у него умишко!

Джо Спорк смотрит на самого опасного убийцу Великобритании и гадает, можно ли расценивать его слова как восхищение профессионализмом коллеги. Воган Перри видит это и опять вздыхает.

– Ты не за того меня принимаешь, Джо. Да, я малость озверел, ничего не скажу, а кто не озверел бы на моем месте? Я долго там просидел, и веселого было мало. Но я не такой, как ты думаешь.

– Если честно, я не знаю, что думать.

Перри скептически косится на него, затем, что-то прикинув, кивает.

– Рассказать с самого начала?

– Путь, очевидно, неблизкий.

– Час у нас есть, – говорит Перри. – Что ж.

И начинает рассказ.

На обоях в его детской комнате были изображены огородные пугала. Первые воспоминания Вогана Перри: как он играет с деревянными кубиками на красном ковре и разглядывает жутковатые репки-головы и иссохшие руки-палки. Будучи сыном владельца похоронного бюро, он уже в четыре года уяснил, что люди умирают: и мужчины, и женщины. Он рос черствым. Ему не нравились другие дети, которые будто вовсе не понимали: если смерть неизбежно ждет всех, какой смысл в существовании Земли, неба и всего, что под ним есть? Перри жил в непроницаемой тьме. Она постоянно маячила где-то на краю его зрения. Он спал с включенным светом, пока отец не приходил и не заставлял его выключить лампу; каждую ночь они грызлись, как собаки, рыча и накидываясь друг на друга. Мать умерла рано, от пневмонии. Он подрос и тоже занялся похоронным делом, потому что ему было все равно, за каким занятием коротать дни в ожидании собственных похорон.

– А потом меня разыграли, – бормочет Перри. – Вот же черти, а?! Зашили в труп лису или еще кого, не знаю. Я потерял сознание, стоя. Отключился прямо. Не помню, что я делал… Потом какой-то старикан сообщил мне, что я – чудовище. «Брехня!» – ответил я ему и ушел, хлопнув дверью.

Он бездельничал. Потом стал визажистом – пригодились навыки, полученные в похоронном деле. С лицами покойников работать труднее, потому что они мертвые, и в то же время легче, потому что можно использовать гипс, штукатурку и обычные краски. Можно даже втихомолку отрезать лишнее.