II

Утро. На крыльце волостного правления и расправы кипит огромный ярко вычищенный самовар. Дымные клубы, вылетающие из него, расстилаются по всей улице и далеко отогнали с крыши воробьев, ласточек и других мелких пташек: расселись они по соседним плетням и деревьям и так-то громко чирикают, словно бы ругают едкий дым, согнавший их с привычной насести, или бы хотят развеселить волостного писаря, который, "расклеимшись маленечко" со вчерашнего похмелья, пьет чай на вольном воздухе, ежеминутно поджидая кого-нибудь из обывателей, с кого бы можно было сдернуть по крайности на полуштоф.

– - Погляжу, погляжу я на тебя, Василий, мало, братец ты мой, политики в тебе!
– - говорит писарь своему сторожу, который завтракает огромным ломтем черного хлеба, посыпанным крупною солью.
– - Натура у тебя самая что ни есть необузданная!

– - Што так?
– - спрашивает Василий.

– - Да так! Образованных обычаев ничуть ты не знаешь. Не успел ты, музлан, со сна бельмы протереть, а краюху уписал как следствует. Инда мне тошно смотреть на тебя.

– - Эфто, Микита Иваныч, от того вам тошно, что вы вчера оченно много вина эфтого красного пили. Кабы стали, то ись, по одной сивухе ходить, никакого бы, истинно, сумнительства не было.

– - Пустяки ты это рассказываешь. Я таперича, кроме как красного, в рот ничего не возьму, потому ты рacсуди: что благороднее -- красное или простое?

– - Точно что, Микита Иваныч, красное малость поблагороднее, зато сивуха -- занятнее.

– - По морде бы тебя хватить -- еще бы занятнее было; да вот вставать лень.

– - Ах, и чудаки же вы, Микита Иваныч, страсть какие надсмешники! Только хоть бы што, а Федот Иванов беспременно к вам в правление валит на Козлиху жалиться. Старуху его вчера вечером страсть как Козлиха-то избранила.

– - А вот мы их рассудим, -- сказал писарь -- Здравствуй, дядя Федот, --отнесся он к богачу.
– - Подсаживайся-ка вот к самовару: погреемся.

– - Это нам к руке, -- согласился Федот.
– - Только будь милостив, Микита Иваныч, пошли-кась ты Василья-то за пол-осьмухой, потому как нам дело до тебя есть, так угостить, поди, тоже потребуется.

– - Да уж это как есть. Безотменно потребуется. Были тут у меня вчера барышники из города, вволю красным употчевали; так оно теперь и тово... выпить-то, дружище, самое что ни есть любезное дело будет.

– - Вот она, сладость-то!
– - шутил сторож, вынимая полуштоф и предчувствуя здоровенную выпивку.

– - А знаешь ли ты, грамотный человек, -- спрашивал у писаря Федот, наливая ему водки, -- кто самому этому вину главная причина и отец?

– - Ничего мы эфтова не знаем, -- отвечал писарь, -- кроме как ежели вот дерябнешь с похмелья стаканчика три-четыре, так оно словно повеселее на животе сделается.

– - А я тебе про эту причину расскажу. Шел черт по горе...

– - Погоди с разговорами-то: я вот еще приспособлю, -- перебил его писарь.
– - Заодно разоряться-то.

– - На доброе здоровье... А под горой мужик землю пашет.

– - Не так ты, Федот Иваныч, описывать начал, -- вмешался сторож.
– - Оба они, примером, под горою бымши...

– - Сидел бы, музланище, да слушал; перенимал бы, как поумней тебя люди разговаривать станут, -- наставительно заметил сторожу писарь.

– - А я к тому, Микита Иваныч, разговор подгоняю...
– - оправдывался Василий.

– -А ты вот выпей лучше, -- угощал его дядя Федот.
– - А поправлять меня вряд ли, надо полагать, придется тебе.

– - Где нам!.. К слову пришлось, -- благодарно согласился Василий, учтиво принимая стакан.

Проходившие мужики, чувствуя в воздухе полугарную струю, лакомо облизывались. Федот Иванов радушно приглашал всех, кто был побогаче и позначительней. Выпивка с каждой минутой принимала все более и более широкие размеры, и скоро правленское крыльцо все, так сказать, зачерпнулось разными сельскими тузами. Сторож Василий бойкой иноходью раза два бегал в кабак, и уже не с полуштофом, а с пузатою четвертною бутылью.

– - Запили наши мироеды, должно быть, на много рублев, -- с завистью толковали не попавшие в пир мужики.

– - Козлихе теперича, бедной, надо думать, дюже достанется, потому всех горлопятов-то Федот Иванов на правленское крыльцо пить созвал, --соболезновали бабенки.

И действительно, с правленского крыльца по всему селу раздавалось пьяное гуденье, обрекавшее на погибель серую бабочку, разбранившуюся вчера с Федотовой старухой. Голос угостителя покрывал собою голоса всех.

– - Известно, бабы люты на брань, -- толковал он собранию, обнося всех водкой.
– - Потачки своей старухе я не дал, потому ярка Козлихина в самом деле ко мне на двор забежала. Только рази могла Козлиха сыновей моих ворами и разбойниками, а меня жидом и иудой ругать? Хорошо она это сделала или нет?