Шрифт:
Всё дело в том, что медитация, применяемая европейцами в определённых ритуалах, является обоюдоострым орудием. Как пишет Скотт Карни в своём произведении "Смерть и сумасшествие в Алмазной горе":
«Весь мир считает медитацию способом самосовершенствования, но по результатам исследования, проведенного в Стэнфордском университете в 1984 году психологом Леоном Отисом, охватившем 574 участника трансцендентальной медитации (а это довольно мягкая форма практики), у 70% тех, кто подолгу занимался медитацией, появились признаки психических расстройств».
Санчос знал это и умело использовал в своих целях. Сам он не выходил за пределы разумного, но, благодаря сетевой рекламе, что называется, из уст в уста, вовлекал в надмирные путешествия людей богатых и знаменитых, но пресыщенных жизнью и возжелавших найти сакральный смысл в своём существовании. И Санчос это им давал, получая отдачу от адептов в денежном эквиваленте.
Ничего этого не знал Карен Гургенович Сафьянов. Но по большому счёту, ему было совершенно всё равно – кто ему платит. Имел значение лишь размер гонорара.
Пытаясь влезть в голову профессора, он рассудил, что хотя Шестов находится в преклонном возрасте, беса в ребро никто не отменял. О важных и значительных секретах их обладатели, как правило, проговариваются ночной кукушке, которую, как следует проинструктировав, он и подсунул благонамеренному учёному.
То ли Иван Иванович и впрямь оказался безгрешным, то ли почуял подвох, но только он и на порог не пустил дорогую эскортницу Элен, явившуюся к нему под легендой медсестры, якобы совершающей обход пациентов своего участка. Профессор вежливо отказался от осмотра, и денежки, взятые Кареном из аванса на оплату эскортницы, пропали, а профессор наутро исчез.
Однако же, он не был ни Штирлицем, ни Джеймсом Бондом и не умел заметать следы и уходить от погони. Карен Гургенович с лёгкостью вычислил его маршрут и последовал за ним в прекрасный южный город Сочи.
Карен Гургенович оказался феноменальнейшим глупцом: он не учёл аппетиты эскортницы. Элен почуяла наживу и отправилась вслед за профессором и его помощником.
Глава третья. Древняя сутра Алмазного Огранщика
Елена Сергеевна начала постепенно выходить из состояния стресса, в который повергла её гибель пожилого учёного.
Поначалу она «шифровалась»: выходила из дома то в образе старушки с палочкой, то напяливала на себя парики, которых закупила в количестве пяти штук разной длины и окраски, меняла наряды, как заправская модница, что не ускользнуло от взглядов бдительных соседей.
– Елена, ты, часом не влюбилась? – спросила её однажды вездесущая Машка из квартиры напротив.
– Вы, Мария Захаровна, думайте, что говорите. В моём-то возрасте, – оскорбилась Елена Сергеевна.
– Да ладно! Вон Пугачёва с Галкиным….
– Пугачёва с Галкиным – спецпроект, объект для подражания. У меня нет такой известности, чтобы служить иконой стиля. Да и желания так надрываться тоже нет.
– А чего же ты вырядилась так?
И тут Стрельцова и впрямь осознала, что «так надрываться» ей ни к чему – никто за ней не следил, никакое таинственное Управление и никакие «люди в чёрном». Кому она нужна? Ну стала невольным свидетелем покушения на человека, возможно даже и убийства – выяснить точно факт смерти Учёного секретаря и профессора Ивана Ивановича Шестова тысяча девятьсот тридцать седьмого года рождения, ей так и не удалось. Ни в моргах, ни в больницах его не обнаружилось.
И Елена Сергеевна занялась своим любимым делом. А именно – всесторонним изучением влияния на человеческую психику смены сценических образов, которой требует профессия актёра.
Разбирая свои дневниковые записи, она натыкалась на свои весьма иронические высказывания об актёрской участи, вроде этого: «актёр ролей не выбирает, он в них живёт и умирает».
Поэт Александр Кушнер, написавший своё стихотворение
«времена не выбирают, в них живут и умирают» ещё в 1978
году, явно не подозревал, что и актёрам эта мудрая фраза
пригодится.
А, впрочем, как же ей не пригодиться, если «весь мир – театр». Тут уж Шекспир постарался и дал своё определение.
А вот о жизни человеческого духа на сцене сокрушался Станиславский. В его времена это было, конечно, актуально, в связи с различными творческими поисками некоторых режиссёров. Но как бы он сокрушался теперь, узрев, к примеру, на подмостках абсолютно голых мужчин, писающих в партер! Самое удивительное то, что на подобные творческие изыскания ходит зритель! И даже, говорят, иногда аплодирует.